– Там всего несколько слов, – покачала головой Александра. – «Отель «Толедо», номер сто три А».
Елена Ниловна сдвинула жидкие клочковатые брови:
– И что же это за отель? Никогда не слышала о таком.
– Я тоже хотела бы узнать, что это за отель! – Александра была очень разочарована, видя, что название не произвело на Елену Ниловну никакого впечатления. – Судя по всему, было важно, чтобы я нашла его. Но никто не знает, где он. Эльк сказал, возможно, отель мог сменить название…
В этот миг в дверях появилась горничная с новым кофейником. Старуха сделала ей знак, девушка приблизилась. Елена Ниловна заговорила по-голландски, тихо, неторопливо, монотонно, как будто совсем без эмоций. Но лицо молоденькой блондинки, простое и приветливое, разом изменилось. Девушка слушала изумленно, жалобно подняв брови домиком, округлив розовые губы, словно пытаясь выдуть мыльный пузырь. Группа у камина притихла и прислушивалась к монологу Елены Ниловны. Наконец старуха замолчала и красноречивым жестом указала на столик возле камина. Девушка, прямая как струна, прошла к нему, поставила кофейник и молча удалилась, прикрыв за собой дверь. Александра с ужасом увидела застывшие в ее кротких голубых глазах слезы.
– Если это из-за меня, то не стоит… – проговорила она.
– В моем доме пропала вещь гостя, – ледяным, менторским тоном оборвала ее Елена Ниловна. – Я не потерплю этого. Пусть ищет письмо. Где угодно, хоть в мусоре. Не найдет – уволю, и потом ее не наймут в этом городе ни в одну приличную семью. Я за этим прослежу!
– Но понятно же, что девушка письма не брала! – воскликнула Александра, угнетенная тем, что из-за нее разыгралась такая драма. – Оно ей не нужно! К тому же письмо было написано по-русски! За что так жестоко наказывать девочку?
– А это уж мое дело, как и за что наказывать прислугу! – отрезала Елена Ниловна. Она говорила все еще негромко, но ее тон сделался угрожающим. Тусклые глаза смотрели на Александру мертво, с жутковатой внимательностью, как глаза засушенной стрекозы. – Я все-таки постарше тебя, моя дорогая…
Это «моя дорогая» было словно сплетено из колючей проволоки. Александра поежилась, ощутив колющий жар в груди и в позвоночнике. К ним приблизились все трое. Эльк шутливо поддел Александру под локоть:
– Сплетничаете?
– Если бы! – ответила Александра. – Эта история с письмом… Горничную хотят уволить!
– В самом деле?… – с досадой протянул Эльк. – Но мы с тобой еще не заглядывали в отель, ты могла его выронить! – И тут же, словно забыв о своих словах, легким тоном добавил: – Я собираюсь тебя похитить, Саша! Дирк предлагает кое-что обсудить… Разговор серьезный. Поедем, поужинаем где-нибудь втроем?
– А я? – немедленно спросила Анна.
– Ты сейчас же вернешься домой, выпьешь молока и ляжешь спать! – шутливо ответил Эльк.
Дирк шепотом бросил дочери что-то куда менее приятное, судя по тому, как изменилось выражение лица Анны. Оно вдруг сделалось жестким, и Александра с удивлением поняла, что эта красавица может выглядеть отталкивающе. Впрочем, спорить Анна не стала. Слегка пожав изящными плечами, она отвернулась и отошла к окну, словно ее вдруг что-то заинтересовало на улице. Елена Ниловна кивнула, заметив по-английски:
– Вы поезжайте в ресторан, а Сашу я пришлю позже, на такси. Адрес оставьте горничной. Анну тоже до дома довезут.
С ней никто не спорил, хотя угол рта у Элька заметно дернулся. Мужчины попрощались и галантно расцеловали морщинистые руки хозяйки. Дирк приветливо улыбался Александре, она отвечала заготовленной улыбкой… Но хотя от этого человека зависело ее дальнейшее московское существование, художница отчего-то была не в силах радоваться. Она вдруг, словно воочию, увидела Варвару. Та встала рядом, на фоне синей стены, увешанной картинами, в своем неизменном голубом бархатном пиджаке, в рубашке с жабо из пожелтевших кружев, в которые была наискось воткнута булавка с рубиновой головкой, похожей на каплю крови. Варвара не трещала по своему обыкновению, а молча чего-то ждала, слегка склонив голову набок, отчего ее лицо наполовину закрыли волосы. Видение было настолько отчетливым, что Александру передернуло, словно от близости чего-то чуждого, жуткого в своей явности.
– Ты тоже мерзнешь, – заметила ее движение Елена Ниловна. Они остались одни – Анна пошла проводить мужчин. – И я зимой сама не своя. Не хотелось бы умереть зимой… – Старуха испустила скрипучий смешок. – Жить лучше с молодым мужем, а помирать лучше летом! – заключила она, даже как будто не совсем в шутку. – Ты-то не замужем? Не отвечай, по глазам вижу, что одна. На Элька не рассчитывай, он никогда не разведется. Этот слишком долго не решался жениться, все высчитывал. У него сердца нет, это деловой человек, автомат. Не люблю таких. По мне, пусть мужчина будет дурак дураком, женится пять раз, глупостей натворит, пусть пьет, пусть врет – все можно простить, главное, чтобы добрый был! А мне всю жизнь попадались умные подлецы… – Она хохотнула. – Да сядь, что стоишь! Я не люблю, когда рядом что-то маячит…
Александра молча придвинула стул и присела рядом с креслом, где покоились эти циничные, хихикающие мощи, завернутые в плед. Елена Ниловна продолжала:
– Поговорим о делах! О мужчинах вовсе говорить не стоит, это пустой разговор, для дурочек. Мужчины все одинаковые, поверь моему опыту. Есть чуть лучше, чуть хуже, но без них можно прожить, а без денег нельзя. Как ты считаешь?
– Согласна. – Александра невольно улыбнулась. – Деньги мне сейчас очень нужны.
– Ну вот. – Выпростав из складок пледа руку, старуха с удовлетворением похлопала собеседницу по колену. – И мне нужны. Мое предложение ты услышала – попробуй продать этого Хальса. Разрешаю сфотографировать… Да, впрочем, возьми у меня каталог Бертельсманна, Хальс там со всеми регалиями и экспертными заключениями. У тебя ведь нет каталога?
– Он мне сейчас не по карману, – призналась Александра. – С удовольствием возьму, конечно.
– Насчет суммы договоримся, очень дорожиться не стану, мне хочется наверняка продать! – Елена Ниловна говорила ласково и спокойно, словно по писаному. Казалось, она заранее продумала каждую фразу. – Вот я всегда так – сперва мне нужно, уж так нужно, пополам готова порваться, только бы свое получить! А потом и глаза бы не смотрели. Потому и замужем была столько раз!
Александре вспомнились слова Варвары о том, что всех мужей Елена Ниловна умудрялась хоронить, неизменно вступая в права наследства.
– Хальса я купила из сентиментальных соображений… – Елена Ниловна разглядывала картину, о которой шла речь, с таким деревянным бесчувствием, что ее признание в собственной сентиментальности казалось насмешкой. – У меня к нему особенные чувства. Он – совершенство, ведь так, Саша? Он всегда был безупречен. И в дни славы, богатства, и в дни забвения. В богадельне, в Хаарлеме, почти забытый, нищий, больной, он создавал портреты, достойные его лучших дней… Он до конца оставался Франсом Хальсом, великим Франсом Хальсом, независимо от того, платили ему за картину золотом или парой чулок и кисетом табака! Понимаешь, о чем я?
