Александра, не выдержав напряжения, рассмеялась. Под низким потолком, пересеченным балками, ее голос прозвучал истерично, незнакомо – ей самой показалось, что смеется кто-то другой и очень далеко. Женщина резко оборвала смех и повернулась к Эльку:
– Действительно, о чем переживать! Варвару всего лишь убили. Да, представь, переживаю, очень сильно.
– Поверь, я тоже! – сердечно произнес Эльк, прижав руку к лацкану пальто.
– И я, – откликнулся Дирк. Правда, он обошелся без театральных жестов и голос его по-прежнему был невозмутим. – Барбара была хорошей женщиной. Мы с ней иногда сотрудничали. В последнее время у нее были одни неприятности. Еще предстоит понять, убили ее или она сама свела счеты с жизнью. Развод, суды… Есть от чего потерять голову. Я пытался ей помочь, но это было бесполезно. Все началось не вчера… Она оказалась без денег уже осенью. Муж настаивал, чтобы она ликвидировала бизнес… Но Барбара не хотела уходить с рынка.
– Это все творилось на моих глазах. – Эльк залпом допил шампанское и вновь наклонил бутылку над краем бокала. Стекла его тяжелых очков слегка затуманились, взгляд стал мягким и далеким. – Я смотрел, как она теряет покупателей, видел то, что будет с моим бизнесом через год. Мебель в таких случаях умирает первой… Часы держатся дольше. Самое беспроигрышное – фарфор!
– Я не фанат фарфора, поэтому часто спрашиваю себя – почему? – Александра, захваченная темой, невольно сменила скептичный тон на доверительный. – Даже когда рынок целиком замерзает, фарфор все равно продается.
– Мистика! – серьезно ответил Дирк. – Так или иначе, это единственный бизнес, который сейчас имеет смысл развивать. Это я говорил Барбаре год назад, прошлой зимой… Хотел поддержать ее, дать заработать. Но только потерял с ней время и деньги. Она говорила мне, что может организовать выход на московский рынок – он уже тогда меня интересовал. Я передал ей несколько вещиц для реализации, она отослала их в Москву… И они пропали! Барбара не вернула ни фарфор, ни деньги. Может быть, она никуда их не отсылала, а продала здесь! Это очень печальная история… Тяжело видеть, как порядочный человек на твоих глазах превращается в мошенника! Это занимает не так много времени, как можно предположить.
– Я все-таки думаю, это было самоубийство! – неожиданно прервал его речь Эльк. Он разлил по бокалам остатки шампанского и настойчиво коснулся руки Александры: – Выпей немного, ты почувствуешь себя лучше!
На этот раз она послушалась. Почти бессознательно подняла бокал, приложила к губам холодный стеклянный ободок. Шампанское было очень сухое и обожгло ей язык. Голова, где только что бушевала буря, неожиданно прояснилась.
– Барбара должна была отослать какие-то вещи в Москву? – переспросила Александра. – Можно узнать, что именно? И через кого их собирались продавать? Она ведь сама туда не приезжала, насколько я понимаю?
– Конечно нет, – покачал головой Дирк. – У нее был посредник в Москве. Очень жаль, что я не знаю, кто, я бы попробовал вернуть фарфор. Там была, в частности, вот эта обезьяна с бубном!
Мужчина постучал пальцем по фотографии, лежавшей в стопке сверху. Александра медленно расправила плечи и откинулась на спинку жесткого стула. Теперь она глядела в стену, поверх головы сидящего напротив мужчины, словно подсчитывая что-то в уме. Ее не торопили – время в этом полутемном помещении текло по своим законам, совсем иначе, чем на улице. Ноздри щекотал тонкий, едкий запах застарелой, въевшейся в кирпичи стен плесени, которая, сколько ее ни вытравливай купоросом, все равно выступит из-под штукатурки. Тишина, повисшая в зале, была сырой и словно липкой.
– В принципе, мне все понятно, – сказала наконец Александра. – Хотелось бы только знать, как и почему среди экспертов, дававших заключение на «Детей садовника», оказалась Надежда Пряхина? Кто ее рекомендовал?
– Барбара! – тут же ответил Дирк, и его ответ совпал с ответом Элька – мужчины произнесли это имя почти одновременно.
– Барбара ван дер Мекк! – повторил Дирк уже соло. – Я попросил ее найти авторитетного русского эксперта еще весной. Я оплатил все – приезд, проживание, пакет документов, нашел и другую работу для приглашенного лица. Двое голландских экспертов, один русский – это хороший набор, чтобы выходить на Москву.
– Да, но из них доступен только один! – напомнила Александра.
– Надю мы найдем, – пообещал Эльк. Его бокал был уже пуст. Сняв очки, он тщательно протирал стекла носовым платком. – Обязательно! Она где-то в Нидерландах, думаю.
– Я тоже склоняюсь к этой мысли, – негромко ответила художница.
– В любом случае свидетельству моего отца вы можете полностью доверять, – тоном, не терпящим возражений, заключил Дирк. Он аккуратно сложил фотографии стопкой, уложил их обратно в конверт и протянул его Александре: – Да! Его же свидетельство стоит и на «Обезьяньем оркестре». Это вам, мевроу!
И шутливо улыбнулся, подчеркивая свое преувеличенно вежливое, старомодное обращение. Александра взяла конверт, спрятала его в сумку. Встала, слегка толкнув стол, так что шампанское выплеснулось из ее бокала на столешницу.
– Я попробую этим заняться! – сказала женщина, застегивая куртку. – В любом случае это самое крупное предложение о сотрудничестве из всех, которые мне делали!
– Вы понимаете, процент будет выше, чем обычно при таких сделках. – Дирк также поторопился встать, теперь его дежурная улыбка сделалась лучезарной. – Кризис! Мне важно даже не то, сколько удастся получить за вещь… Важно продать больше. У отца оказалось огромное собрание, при его жизни я даже не представлял, насколько… Он стал очень скрытен в последние годы. Возраст! Жил в двух шагах от Стоговски, кстати.
Словно опомнившись, Дирк оттянул рукав куртки и взглянул на часы:
– О, мы заболтались! Идемте ужинать! Это недалеко, на улице Святого Антония.
– Саша, надеюсь, ты голодна? – осведомился Эльк. – Я – как волк!
– Я отлично пообедала сегодня, – ответила женщина, невозмутимо встречая его взгляд. – Но с удовольствием поужинаю!
Дирк тем временем возился у входной двери, отпирая заевший замок. Прядь черных волос упала ему на взмокший лоб, он негромко ворчал:
– Тут все такое старое… Это, кстати, мое наследство – ресторан принадлежал отцу, а до него – его отцу! В последнее время бизнес шел неважно, отец болел, но не желал ничего менять. А мне это не интересно. После его смерти ресторан ни разу не открывался. У Анны дикие идеи насчет того, что тут можно устроить… Какой-то экологический бар… Есть!
Распахнув дверь на Зеедик, он склонился в комическом полупоклоне, жестом пропуская вперед женщину:
– Прошу вас! Отсюда до ресторана, где мы будем ужинать, всего несколько минут.
Выйдя на мостовую, Александра съежилась от ночного холода, резко охватившего ее плечи, словно наглый подвыпивший прохожий. Шел одиннадцатый час – самое бурное, горячее время на Зеедик. Все рестораны были полны, шоу – в разгаре. Магазины, кофешопы, крошечные бары, куда могли втиснуться два-три человека, чтобы выпить кружку пива, – все было распахнуто настежь, сияло огнями, шумело, улыбалось, всюду можно было войти на правах своего человека, купить себе немного удовольствия, забвения, немного отдыха от дневных забот и страхов. Это был мир красных фонарей, фальшивый мир короткого, жгучего сна, о котором по пробуждении не рассказывают никому. В этом сне не существовало ни настоящих грехов, ни настоящих опасностей. «Всего на пять минут! – говорило здесь каждое смеющееся лицо, каждая неоновая вывеска. – Зайди! Посмотри на меня! Послушай! Это же просто сон!» Здесь, падая в пропасть, можно было проснуться в собственной постели, и оттого пропасть не страшила, а манила, как занятный аттракцион.
