Однако вернемся к государевой невесте, ее императорскому,
стало быть, высочеству Марии Александровне. Ей был назначен особый штат двора в
115 человек, а сумма на его содержание – 34 тысячи рублей в год, в том числе на
ее стол – двенадцать тысяч и на платье – пять тысяч. Оставшееся ассигнование
предназначалось на жалованье придворным чинам: гофмейстеру, камергеру,
камер-фрейлинам, штатс-фрейлинам и прочим, а также обслуживающему персоналу,
включавшему лакеев, гайдуков, пажей, певчих, поваров, конюхов, гребцов и т. д.
Весь пышный штат возглавляла Варвара Михайловна Арсеньева.
Теплое местечко обер-гофмейстерины, предназначавшееся для нее, должно было
приносить ей две тысячи рублей в год.
И много еще было сказано такого (например, о включении
светлейшего, невесты и прочих Меншиковых в «генеральный календарь на 1728 год»,
наряду с царем и членами царского семейства: дочерьми Петра I и брата его
Ивана), что крепко испортило настроение гостям, поэтому все с облегчением
вздохнули, когда официальная церемония завершилась. После обряда присутствующие
стали приносить новообрученным поздравления, сделалась большая давка, все
целовали государю руку, а государь целовал поздравлявших в уста и, по обычаю
того времени, подносил своими руками в кубках венгерское вино. Замечено было,
что красавчик Сапега, бывший жених теперешней царской невесты, осмелился
приблизиться к ней и оказывал всяческие знаки уважения и любезности (целовал
весьма длительно ручку, шептал что-то, играл миндалевидными рыжими глазами,
подавал вино – освежиться ее императорскому высочеству…). В список будущих
фаворитов будущей царицы Петр Сапега стал под номером один.
Потом начались танцы. Потом царь простился с невестою и
новыми родственниками, велел всем продолжать веселиться без него и уехал… с
Иваном Долгоруковым в Петергоф, на охоту.
Глава 3
В кустах
Она протанцевала с женихом всего лишь раз, прежде чем он
сорвался на охоту, будто школяр – с надоевшего урока. Конечно, отрок, мальчишка,
но все заметили, что царь при столь важном событии своей жизни не показал той
нежности, какую можно было бы требовать от жениха к невесте. Сбежал после
первого же танца, хотя общеизвестно, что танцы служат для начала всякого романа
и сближения самым могущественным основанием. И эта вертихвостка, красотка
рыжая, цесаревна Елизавета, унеслась вместе с ним, так высоко подобрав юбки,
чтоб не мешали быстро бежать, что ее стройные ножки, обтянутые наимоднейшими
зелеными чулочками с золотыми, серебряными и желтыми стрелками, открылись чуть
не до колен к восторгу всех, кто это видел. Ну что ж, хоть Мария и ощущала всей
кожею ненависть к себе этой цесаревны с бойкими глазами, а все ж не могла не
признать, что Елизавета – само удовольствие, пыл чувств и страстей. От нее бы,
небось, жених не сбежал! Мария мрачно думала об этом, когда Петр Сапега
склонился перед своей бывшей невестою и нижайше пригласил ее в менуэт.
Мария медленно пошла с ним. Ощутив значительное пожатие его
пальцев, почувствовала себя неловко и смешно, а ведь Сапега, конечно, хотел
пробудить в ней память о былом! Она взглянула на него с весьма холодным духом,
и во рту стало как-то… железно, словно объелась варенья или другого сладкого.
Ежели б она не влюбилась в Сапегу заочно, лишь по слухам, то никогда не смогла
бы очароваться этой приторной красотой – теперь это сделалось ей вполне ясно.
Просто удивительно, как больно поразило Машу, что Сапега, обещавший
всенепременно умереть, «когда б жестокие небеса лишили его любви Марии», так
легко отступился от нее по приказу императрицы, даже не сделав попытки бежать с
ней, хотя это было делом в ту пору весьма распространенным. Сапега отговорился
невозможностью ослушаться государыни, но теперь-то Мария знала, что он всего
лишь боялся прогневить щедрую любовницу, ибо покойная Екатерина жаловала и
отца, и сына.
Маша заученно раздвинула губы в улыбке – хотя улыбка сия
была исполнена уныния и печали.
Сапега, коему она предалась всем пылом юного сердца,
отвернулся от нее по одному мановению властительной руки. А мальчик,
назначенный ей в мужья, умчался гонять по полям, по лесам, не проявив к невесте
и доли той нежности и любезности, каких от него ожидали хотя бы из соображений
учтивости!
«Ах, да нужна ли мне его учтивость! – едва не заломила Маша
руки в отчаянии. – Нежность его, любезность притворная – мне на что?! Любви
надо мне, истинности чувств! Ужели все мужчины не умеют любить и не бывают
постоянны?!»
Она зло выдернула руки из чересчур уж осмелевших пальцев
Сапеги и испытала легкое подобие удовольствия, увидав, как он обескуражился и
даже струхнул.
– Я устала! – сквозь зубы процедила Мария, и Сапега на
подгибающихся ногах отвел ее к креслу. Она не удостоила его взгляда, и он
стушевался, с тоскою поняв, что вступление в новую блестящую должность фаворита
откладывается, пожалуй, до неопределенного времени.
Мария тут же забыла о нем и вгляделась в толпу, выискивая
батюшку. Нетрудно его найти – вон, возвышается над присутствующими, и, чудится,
некие незримые волны источаются его взором, голосом, этой его манерою слегка
похлопывать собеседника по плечу, как бы подчеркивая, что ничего опасаться не
стоит, коли рядом всесильный, всемогущий Александр Данилыч Меншиков… и прочая,
и прочая, и прочая.
«Да он и впрямь всесилен! – угрюмо подумала Маша. – После
того как Сапегу от меня отняли, все ворчал, награды требовал за урон своей
чести – вот и востребовал. А сейчас он здесь, словно повар, да, вот именно,
словно повар, который мешает щи: в одну сторону поведет уполовником – и все
овощи туда завертятся, в другую – пожалуйста, туда! Вот так он кружит всех – и
меня с ними вместе. И какая чушь, будто бы лишь от моего брака с государем
зависело его счастье и благополучие! Это для него просто еще один бриллиант в
корону… а что его даже и не видно в блеске остальных, так ему сие безразлично…
я ему тоже безразлична, и счастие мое, и сердце».
