— Не обязательно, — тут же возразил Суворин. — Во-первых, по словам Дикого, снайпера они завалили…
— Ну-ну… — неопределенно протянул капитан. — Нет, ты говори, говори, — спохватился он, замолкая.
— Во-вторых, оружием снайпера мог воспользоваться кто-нибудь другой.
Алексеев выслушал его с каким-то рассеянным видом. Потом вдруг поинтересовался, глядя в сторону:
— Почему ты не спрашиваешь, откуда третья пуля? Суворин похолодел от внезапной догадки. Резко схватил капитана за плечо, рванул к себе:
— Неужели?.. Тот кивнул.
— Точно, — подтвердил негромко, по-прежнему избегая смотреть в глаза Панкрату. — Ирину, Хирурга и Пулю убил один и тот же снайпер. И я подозреваю, что ушел он с твоей помощью — пускай и невольной.
Суворин отпустил плечо капитана. Изумленно воззрился на него, думая, что ослышался.
— Я знаю о твоей стычке с Диким и Пулей, — проговорил Алексеев, на этот раз глядя ему прямо в лицо. — И почти уверен, что вас провели. Женщина, за которую ты вступился тогда, и была тем самым снайпером.
— Да ты что… — чуть не задохнулся от гнева Суворин. — Ты что, на самом деле так считаешь? Да?
И тут он запнулся на полуслове.
Русый локон, померещившийся ему там, в полумраке дома…
Русоволосых чеченок не бывает.
Алексеев внимательно следил за выражением его лица.
— Видишь, — проговорил он. — Ты и сам уже не уверен.
Суворин молчал. Капитан аккуратно сложил пули в мешочки и спрятал их в карман.
— Пока это мое предположение, — произнес он, вставая и давая понять, что разговор окончен. — Я не могу подтвердить его прямыми фактами, я только лишь сопоставляю данные. Да, и еще: ребята пока об этих пулях не знают.
Суворин поднялся следом за капитаном. Он попытался представить, что было бы, узнай “охотники” об их разговоре. В какой-то степени он чувствовал к Алексееву что-то вроде благодарности, но один черт знал, что было у эсбиста на уме…
Теперь, окажись его предположение верным, вся ответственность за смерть Пули ляжет на него, Панкрата. А если об этой догадке капитана узнают Дикий или Окорок, имеющие на Суворова зуб, то они не станут ждать подтверждения. И тогда, как бы он ни следил за своей спиной, в один далеко не прекрасный день или ночь в него всадят или нож, или пулю.
* * *
Схема была простой.
Двойка в составе Окорока и Дикого должна была атаковать селение, вернее, начать его обстрел со стороны дороги, по которой приехал Рашид. Там, в небольшой расщелине, полускрытой выступом скального бока, и затаились “охотники”. Позиция была просто отличной — закрытые с трех сторон, они отлично видели все, что происходило в селении, и могли вести огонь по любой его части. Единственный недостаток этой позиции заключался в том, что, не успей бойцы вовремя отступить — и она превратится в ловушку.
Задача Окорока и Дикого состояла в том, чтобы отвлечь на себя внимание боевиков. Хотя бы минут на пятнадцать-двадцать.
Их должны были поддержать снайперы, остававшиеся на возвышенностях вокруг селения, — Абрек и Чудик. Им полагалось проявить себя в тот момент, когда боевики, определив местонахождение двойки, попытаются подавить огонь противника. Прицельный огонь с двух противоположных направлений, как предполагал Дед, должен был сбить боевиков с толку и заставить их рассеять свои силы.
И вот тут-то четверка, в которую вошли сам Николаев, Пика, Седой и “новенький” по кличке Шрам, начнет операцию по освобождению заложников. Задачу облегчит то, что к этому моменту боевики будут рассредоточены, их основные силы сконцентрируются в трех направлениях, с которых будут вести огонь “охотники”, и проникнуть в селение будет намного легче, чем сейчас, когда наверняка начеку многочисленная охрана.
Вчетвером они прорвутся к дому, где держат врачей, снимут охрану и выведут заложников за пределы селения. Дальше, к месту посадки вертолета, с ними пойдет один Шрам; Николаев, Пика и Седой останутся и прикроют отход снайперов — Окорока и Дикого.
* * *
Бойцы перегруппировались.
Все ждали команды Деда. Тот не спешил, в бинокль оглядывая селение, в котором вдруг прекратилась всякая активность. Создавалось такое ощущение, будто все жители в одночасье вымерли или испарились.
Суворин, прищурившись, смотрел в небо и вытирал текущую по лицу дождевую влагу.
Скоро.
Уже скоро.
— Почему на головах заложников были мешки? — услышал вдруг Панкрат тихий вопрос Деда.
Слова его прозвучали так, что расслышал их только он один — командир преднамеренно говорил негромко и чуть повернувшись в его сторону.
— Не нравится мне это…
Суворин бросил быстрый взгляд на лицо Деда и понял, почему тот медлит.
Чертовы предчувствия. И не у него одного.
— К чему надевать им на головы мешки здесь, где эти врачи в полной власти боевиков? Не пойму…
Панкрат понял, что командир не ждет от него ответа. Просто высказывает вслух свои не самые оптимистические мысли, позволяя себе избавиться от сомнений единственно возможным путем — разделив их с кем-нибудь еще.
Седой ничего не ответил командиру. Вздохнув, Дед включил рацию и подвинул микрофон к самым губам. Окорок, начинай, — произнес он.
* * *
Они лежали на холодном камне, и подрывник чувствовал, как беспощадно врезается в правый бок острый выступ, напоминающий бородавку на теле скалы. Он пробовал пошевелиться, но при этом неизбежно задевал Дикого, который наблюдал за селением в трубу коллиматорного прицела, готовый разрядить свой подствольник по первому приказу Деда.
— Чего тормозит-то старик? — себе под нос пробормотал Окорок, пытаясь нащупать коварный камень рукой в перчатке с обрезанными пальцами. — Вечно он…
— Не зуди, — меланхолично произнес Дикий. — Без нас не начнут. Окорок хохотнул.
— Это точно! — он любовно погладил ложе своей М-16, по такому случаю тоже снаряженной подствольным гранатометом. — Ох и дадим же черножопым по трусам…
— Рано радуешься, — процедил Дикий. — Как бы они нам не дали. Черт его знает, сколько их в этой деревне.
Подрывник покосился на него.
— Пораженческие настроения брось, Дикий. Ни к чему это, — и, внезапно понизив голос, спросил. — Когда ублюдка этого, Седого, кончать будем?
Его напарник раздвинул губы в улыбке.
— Успеем, — медленно выговорил он. — Вот возьмут они врачей, двинут на выход… Я тоже снайпер, между прочим. В прошлом, — уточнил он.
Тихо зашуршало в наушниках рации. Окорок включил ее на прием и услышал голос Деда:
