Людмила Карпенко вместе с детьми сейчас живет в Германии. Ей так и не выдали заключение врачей о причинах смерти ее супруга. Людмила говорит, что уехать из Беларуси заставил страх.
— Я уверена, что Геннадия убили. Мы прожили тридцать лет вместе. Я сердцем чувствовала его состояние и здоровье. Все у него было нормально. Кроме того, это была не первая попытка его убить. 21 октября 1996 года, на следующий день после того, как обнародовали состав теневого правительства на Всебелорусском народном собрании, где Карпенко было отведено почетное президентское кресло, в его машину стреляли. Было заведено уголовное дело, которое так ничем и не закончилось. В марте 1997 года у посольства Чехии Геннадия задержали. В то время его обвинили в организации несанкционированного шествия, которое состоялось накануне — 23 марта. Несмотря на то, что суд был отложен, его отвезли в отделение милиции, где начальник отделения часами вел беспредметный разговор, ожидая особого распоряжения. Я и журналисты, которых я оповестила, приехали в отделение, но нам сообщили, что Геннадия там нет и не было. Уже позже он рассказывал, что его отвезли в главное управление, в тюремную камеру. Только после полуночи мы узнали, что Геннадия доставили в больницу. Сопровождали его не люди в белых халатах, а омоновцы, которые даже в реанимации стояли у его кровати с автоматами. Тогда и была попытка подменить Геннадию лекарство…
Не могу сказать, что решение уехать из Беларуси для нашей семьи было спонтанным. Хотя, действительно, еще за несколько месяцев до отъезда мы даже не думали о том, что будем вынуждены уехать и просить политического убежища в Германии. Это никак не входило в наши планы. И переломным в этом смысле стало известное всем заявление Лукашенко, что мне не в чем было похоронить мужа. Президент и раньше-то никогда не отличался учтивостью по отношению как ко мне, так и к другим женщинам — женам известных оппозиционных политиков. Он публично поливал нас грязью, неоднократно называл истеричками. Однако его заявление о том, что мне не в чем даже похоронить мужа, заставило меня дать ему достойный ответ. Многие наверняка помнят эту историю. Лукашенко это очень сильно взбесило. Мне рассказывали о том, что мой поступок обсуждался его ближайшим окружением. Лукашенко, как известно, человек мстительный, рано или поздно, он отомстил бы мне за тот случай. И я испугалась не столько даже за свою жизнь, сколько за жизнь своих детей».
Испугавшись за жизнь детей, попросила политического убежища в Германии и супруга Юрия Захаренко. А вот мама Юрия Николаевича уезжать из родной деревни категорически отказалась. Юлия Григорьевна все еще надеется, что сын вернется. Ведь, кроме него, у нее никого нет: вскоре после исчезновения Юрия умер ее второй сын — Владимир: «Столько хлебнула горя в молодости, а не могла подумать, что настоящая беда придет на старости лет… Были два сына. А осталась одна. Володю похоронила. Знаю хоть, что он тут лежит, могу за могилкой поглядеть, поплакать. А Юру все выглядываю, хожу по ночам от окна к окну, слушаю каждый стук, каждую машину. Где он? Куда его спрятали? За что?.. За что мне такая жизнь. Мне говорят: жить и ждать. Но никто не скажет — сколько. Мне уже кажется, что если я его увижу, сердце не выдержит.
Если мой сын, по мнению президента, преступник, пусть бы его судили. Сейчас сидят многие, так я бы в случае чего хоть сыну передачу привезла. Но его нигде нет. По-моему, он из-за того и исчез, что судить его не за что. Обвинить — обвинили, а доказать ничего не могут. У Лукашенко тоже есть дети, внуки. Точно так же за него переживает мать. Неужели он не хочет услышать голос такой же матери?»
Нет, не слышит Лукашенко голоса этих женщин. Не хочет слышать.
х х х
Есть в Беларуси художник Алесь Пушкин. Известен тем, что летом 1999 года, в день, когда по неизмененной Конституции истекали президентские полномочия Александра Лукашенко, он привез к его резиденции тачку навоза: мол, езжай Александр Григорьевич к себе в совхоз. А еще Пушкин известен тем, что расписывает церкви. Церковь в деревне Бобры, где сейчас и живет Пушкин, уникальна. Работал он здесь один, запершись по привычке внутри. Пришло время сдавать работу. Приехало местное церковное начальство. Ходят, смотрят — нравится. И вдруг видят: сцена ада. На чертей одета форма, напоминающая ОМОНовскую, на боках дубинки, наручники и прочая мишура. А в котле на пламени адском варится великий грешник — весьма похожий на Александра Лукашенко.
— Это что такое?!
— Это картина Ада, — спокойно отвечает Пушкин.
— А это кто в котле? — проверяющие даже не осмелились называть фамилию.
— Это грешники.
— Убрать!
— Не могу. Я когда рисовал, моей рукой перст святой водил, — аргументирует Пушкин.
— Убрать!
Как рассказывает сам Пушкин, тогда он предложил компромиссный вариант: мол, замажу все черным углем и если завтра картина под углем не проступит, тогда закрашу. Если же видна будет, значит правда нарисована.
Он тут же взял уголь и зарисовал свое творение.
Наутро вновь является приемная комиссия. Мистика! Лик главного грешника в окружении чертей-омоновцев проступил. В общем, решили, что это знак свыше. Одобрили картину ада.
Секрет фокуса, как оказалось, прост. Уголь в чистом виде не есть стойкая субстанция. Он осыпается через несколько часов после того, как им чего-то нарисуешь. Пушкин как художник это хорошо знал. Вот и осыпался уголь часа через три. Но пока в Белорусии ни у кого не поднимается рука зарисовать «божий знак» в небольшой сельской церкви деревни Бобры.
Разговорчики в строю,
или
Здоров ли он?
В 1997 году в прямом эфире телекомпании НТВ Александр Лукашенко заявил: «Я готов добиваться спокойствия в республике даже ценой собственного разума».
В 2001 году к теме президентского разума вернулась уже оппозиция. Поводом стало электронное послание в ряд российских и белорусских изданий врача-психиатра Дмитрия Щигельского. Врач диагностировал у Лукашенко «умеренно выраженную мозаичную психопатию с преобладанием черт параноидального и диссоциального расстройств личности». И признал, что этот вывод сделан на основе длительного зао?ного освидетельствования, в том числе на основе неоднократно транслируемых по белорусскому телевидению селекторных совещаний президента, его выступлений перед депутатами национального парламента, воспоминаний о нем его недавних соратников, а также жены.
Дмитрий Щигельский заявил, что нормы врачебной этики и международного права, в соответствии с которыми сведения о здоровье конкретных лиц не подлежат обнародованию, не распространяются на случаи, когда речь идет о лицах, занимающих ответственные государственные посты. А потому он посчитал себя вправе представить общественности «Историю болезни Александра Григорьевича Лукашенко».
У «пациента» были установлены следующие характерные для психопатического диагноза отклонения:
— крайняя склонность к манипулированию окружающими;
