– Пытаюсь представить, что они сделали бы, – сказала экономка и ненадолго открыла глаза. – Ты же понимаешь, сама-то я на занятия не ходила…
– Я знаю, – сказал Тео, сдерживая нетерпение. – Просто вспомните, что сумеете.
Она вновь прикрыла глаза.
– Не вода, не свет… совсем памяти не стало… – И вдруг ее ресницы взлетели, а лицо озарилось улыбкой торжества: – Ну конечно! Дым!..
– Конечно! Дым! – обрадовался Тео.
И заметался по кухне, хватая кастрюльку, обрывок упаковочной бумаги, спички. Чиркнул по коробку, поджег бумажку, бросил в кастрюлю. Когда пошел дым, Тео полностью окурил им линейку. Сперва ему показалось, будто та не очень-то изменилась. Потом на обратной стороне, рядом с датой, начала проявляться тонкая красная линия.
– Я знал! – заулыбался Тео. – Это карта памяти!
Миссис Клэй все недоумевала.
– Карта, но чего?
– Думаю, она содержит воспоминания тучегонителей, пришедших в Бостон, – сказал Тео. – Она расскажет, что с ними случилось!
34
Семь крыльев
Ходят даже слухи о небольшом «кармане» очень странной эпохи на юге страны, где якобы находят пристанище все утраты этого мира. Прибыв туда, путешественник оказывается в окружении всех пропавших ключей, забытых привязанностей, оставленных мечтаний, когда-либо существовавших на свете. Без сомнения, лишь сказители родом из Папских государств способны поверить в жизненность этаких бредней!
Фульгенцио Эспаррагоса. Полная и официальная история Папских государств
1 июля 1892 года, 16 часов 11 минут
София утратила всякое понятие о времени. Как, собственно, и о том, где вообще находилась. Она так углубилась в воспоминания бисерной карты, что, казалось, целый год прожила в теле Кабезы де Кабры. Это его глазами она видела мир, засушливый и недобрый, печалилась вместе с ним об утратах, хваталась за тоненькую ниточку надежды… Восприятие самой Софии представало всего лишь далеким эхом: горечь неизведанного мира, упорно скупившегося на ответы, утрата родителей, новая боль от осознания постигшей их участи… и замешанная на этой боли слабенькая надежда, что они еще могут отыскаться живыми.
Ее ум странствовал совершенно свободно, словно внутри карты, горюя, надеясь и снова горюя… Когда она вынырнула на поверхность и снова оказалась в общей комнате гостиницы посреди Папских государств, ей казалось, будто она отсутствовала целую жизнь.
Путешествие сквозь память карты изменило ее. И дело заключалось не только в том, что она наконец выяснила участь родителей и в какой-то мере проследила их судьбу. Было и еще кое-что. Возможно, она слишком долго предавалась воспоминаниям Кабезы де Кабры. А может, чувства и переживания муртийского шерифа оказались для нее слишком сильными: они отметили ее, словно клеймо. Кабеза де Кабра был человеком, который утратил веру и пытался ее вернуть. София, очнувшаяся для реальности, поняла: ее вера также утрачена.
Не было никаких Судеб, взирающих с небес. София осознала это с полной и окончательной определенностью, так, будто в глубине души знала всегда, но предпочитала не признавать.
Расправа с ее родителями никак не «прозвучала» для мироздания. Осталась всего лишь ее потерей. Из тонких миров не протянется указующая рука, чтобы отвести ее к ним. То, что с ними случилось, было бессмысленно и жестоко. Они страдали, а другие люди стояли рядом и просто смотрели. Ни один не вмешался.
Подсказки ждать неоткуда. Рассчитывать приходилось лишь на себя.
Эррол спал в своем гамаке. София огляделась и поняла, что́ вернуло ее к настоящему: появление Златопрут. Вещая стояла на пороге, пристально глядя на Софию. Ее взгляд был полон участия.
– Что случилось?
Вместо ответа София выбралась из гамака и показала ей бисерную карту.
– Это элодейская карта, – тихо проговорила Златопрут.
Эррол проснулся и зашевелился на своем подвесном ложе.
– Да, – кивнула София. – И в этой – память одного человека, жившего в местечке неподалеку отсюда. – Собственный голос показался ей чужим: сухой, хриплый. – Его зовут Альвар Кабеза де Кабра, это местный уроженец, проделавший путь из Папских государств на берег Жуткого моря. Он утратил веру и пытался ее вернуть… Он был шерифом Муртии, это городишко такой. Туда уехали мои родители, когда я маленькая была. Они уехали друга из беды выручать, а сами… В общем, эта карта показывает, что с ними произошло.
Эррол как-то сразу оказался подле них. Он смотрел настороженно. Златопрут тоже неотрывно глядела на Софию.
– Покажи мне, – попросила она.
София расстелила карту на столе посреди комнаты.
– Карта охватывает один год. Какой именно, не сказано, но, наверно, восьмидесятый или восемьдесят первый. Отсчет начинается в апреле. Посмотри двенадцатое апреля в одиннадцать часов, потом девятое ноября, одиннадцатое января и семнадцатое марта – все три дня на рассвете.
Эррол глядел непонимающе, Златопрут же возложила пальцы на карту. Она сидела спокойно, лишь сосредоточение слегка морщило ее лоб.
– Это что она делает? – шепотом спросил Эррол, вконец сбитый с толку.
Отдав карту Вещей, София внезапно почувствовала сокрушительную усталость – ни дать ни взять скопом за все время, проведенное в мысленном путешествии.
– Читает, – пояснила она Эрролу. – Когда закончит, попроси ее тебе показать, она не откажет. А я что-то вырубаюсь.
Она проковыляла к своему гамаку и неуклюже забралась в него – чтобы заснуть едва ли не прежде, чем успела как следует вытянуть ноги.
2 июля 1892 года, 5 часов 10 минут
Проснувшись, София поначалу ничего не могла сообразить. В пустой комнате было темно. Потом она вспомнила карту и невеселые открытия, сделанные внутри. Все тело заново пронизала боль. София вылезла из гамака, двигаясь точно во сне. Зашнуровала потасканные кожаные башмаки и пошла наружу – проведать спутников.
Они сидели при свечах в трапезной гостиницы и тихо разговаривали за столом. Хозяйка сидела у огня, кутаясь в шерстяную шаль, словно от холода спасалась. Эррол и Златопрут дружно обернулись навстречу Софии. Она же поняла с первого взгляда: в их отношениях что-то переменилось.
Девочка запустила руку в карман и посмотрела на часы. Только что сравнялось пять: оказывается, она проспала почти до рассвета. А если верить ощущениям, казалось, миновало несколько дней.
Да, ночью определенно что-то произошло. Теперь у Вещей и сокольничего имелась общая цель. Они смотрели на Софию если не как заговорщики, то уж всяко как люди, причастные одного знания. Оба выглядели бледными и очень серьезными… и вроде даже похожими, хотя каким образом? Эррол – пристальные синие глаза на лице, состоявшем из угловатых костей. Златопрут – задумчивый взгляд из-под безмятежного и чистого лба…
