– Читайте, читайте. Вы делаете мне кровопускание и отпускаете уже здорового. Похоже, отец передумал держать меня взаперти в этом Богом проклятом замке!
Карлос-Фелипе перекрестился и коснулся губами кончиков пальцев.
– Не может быть, – прошептал он.
Прочитав письмо, Мингониус озабоченно нахмурился и передал пергамент священнику.
– Боюсь, что может. Как только мы проведем двухмесячный курс кровопусканий, его надлежит освободить, и тогда дон Юлий станет владыкой Чески-Крумлова.
Зикмунд ничего не сказал. Он думал о дочерях.
– Да, можете ставить мне ваши пиявки, – ликовал Джулио. – Но только если приведете с собой вашу премилую дочурку, ту, с чудными волосами. Так-то вот, герр брадобрей. Пусть она мне прислуживает! Желаю увидеть ее вблизи.
Он повернулся к доктору Мингониусу, и по левой стороне его лица пробежал нервный тик. Врач протянул было руку, но Юлий оттолкнул ее.
– А как же Книга Чудес? – холодно и отстраненно спросил он. – В письме упоминается о ней. Почему вы не сказали, что книга здесь, у вас?
Книгу Томас с самого начала прятал в своей комнате. С императорским сыном он вел себя осторожно, как с противником в карточной игре с большой ставкой. Сейчас настал черед сделать сильный ход.
– Книга будет предоставлена в ваше распоряжение, и вы сможете работать с ней, но только после того, как мы – я и священник – убедимся, что вы излечились и вам можно доверить сокровище столь огромной ценности. Таково распоряжение короля, – объявил медик.
Дон Юлий отвернулся, а чуть позже, когда он снова посмотрел на доктора и цирюльника, от спазма на его лице не осталось и следа – оно было спокойным и сосредоточенным.
– Приносите ваших пиявок, – сказал он уже не так громко. – И не забудьте привести девушку.
Глава 13. Письмо для Маркеты
Усталый всадник в мятой одежде и забрызганных грязью сапогах приблизился к бане. В Чески-Крумлове его не знали, но акцент указывал на то, что родом он из северных областей империи. Поперек седла лежал толстый кожаный мешок, потертый и истрепанный.
Спешившись, всадник постучал в дверь покрасневшими от холода костяшками пальцев.
Дверь приоткрылась, и выглянувшая в щель Люси Пихлерова недоверчиво уставилась на чужака.
– Не здесь ли проживает слечна Маркета Пихлерова? – осведомился незнакомец, утирая рукавом рубашки потное лицо. На правой щеке, когда он опустил руку, осталось грязное пятно.
Люси кивнула.
– Да, здесь, и я – ее мать. Что вам нужно от нее?
Неожиданный гость открыл кожаный мешок и вынул письмо, сложенное и запечатанное большой печатью красного воска.
– Мне поручено вручить это ей.
Хозяйка открыла дверь пошире и протянула руку.
– Можете дать его мне. Дочка сейчас работает в бане.
Незнакомец покачал головой.
– Господин, написавший письмо и оплативший его доставку, сказал, что я должен передать его лично, из рук в руки.
Пани Пихлерова нахмурилась.
– Маркета! – крикнула она, повернувшись в глубь дома. – Поди сюда!
– Иду, мама! – отозвалась девушка.
В ожидании дочери Люси сложила руки на груди и оглядела чужака с головы до ног. Она увидела, что он прибыл издалека – на это указывало утомленное, со следами пыли лицо и шея, усталые, опухшие глаза и напряжение в спине. Потянувшись, он поморщился и моргнул.
– Вам, пан посыльный, надо бы хорошенько попариться, – заметила женщина. – Вашего коня отведут в конюшню, покормят и почистят, а мои дочери поухаживают за вами в бане. У моей Маркеты ангельские ручки. Разомнет вам спинку, разгладит узелки – другим человеком выйдете!
Посыльный покачал головой – будучи человеком бережливым, он считал каждую монетку. Конечно, баня в Чески-Крумлове обошлась бы куда дешевле, чем в Праге, но расстаться с денежкой было выше его сил. Он уже задумал купить новое седло, чтобы хоть чуть-чуть облегчить дальние поездки, которыми и зарабатывал себе на жизнь.
Мысли его, однако, потекли в другом направлении, как только появилась Маркета. Девушка еще не успела вытереть руки о белый передник, а испачканное лицо гонца уже расплылось в улыбке.
– Тут человек говорит, что у него письмо для тебя. – Люси кивком указала на незнакомца.
Ее дочь уставилась на гостя большими глазами – никогда раньше никаких писем она еще не получала.
Посыльный передал ей сложенную и запечатанную бумагу и ободряюще кивнул. Маркета взяла письмо с осторожностью и почтением, словно гостию на причащении.
– Ну же, открывай! От кого оно? – спросила хозяйка дома.
– Даже не представляю, – пробормотала в ответ девушка.
– Открывай! – потребовала ее мать.
Маркета покачала головой.
– Нужно хорошее лезвие, чтобы сломать печать. Попрошу у папы нож.
Девушка умчалась, и гонец, проводив ее взглядом, повернулся к Люси.
– Пожалуй, добрая пани, я все же приму ваше предложение.
– И правильно сделаете. – Хозяйка свистнула, подзывая присматривавшего за конюшней мальчишку. – Говорю вам, не пожалеете!
Интерес к письму у банщицы быстро отступил перед денежным: завлекая в баню нового клиента, она уже слышала приятный звон монет в кармане.
Явившийся на зов Вацлав взял коня под уздцы и повел к конюшне.
– Ты же вернешься в баню? – крикнул вслед Маркете посыльный.
* * *
Отца в комнате не было – он еще не вернулся из Рожмберкского замка, куда отправился на встречу с доктором Мингониусом. Маркета остановилась в нерешительности. Трогать без разрешения его инструменты ей не позволялось. Но и ждать возвращения отца она не могла.
Открыв дубовый сундучок, девушка протянула дрожащую руку к ящичку с ланцетами и лезвиями, развернула кожаный конверт и взяла острый нож. Короткое, остро заточенное лезвие грозно блеснуло в тусклом свете.
Осторожно, словно письмо было неким живым существом, просунув лезвие под печать, она срезала ее и при этом ухитрилась оставить в неприкосновенности бумагу. Затем развернула документ, из которого тут же выскользнули два серебряных талера – они со звоном упали и покатились по каменному полу. Маркета наклонилась за ними и в изумлении открыла рот. На лицевой стороне монеты проступала фигура Иоакима, отца Девы Марии. А потом девушка стала читать письмо.
Моя дорогая Маркета!
Надеюсь, письмо это найдет тебя в добром здравии. Я помню то чудесное купание в вашей бане и твои искусные ручки, так умело разминавшие мои усталые мышцы. Я во всех подробностях помню нашу короткую встречу, но не хочу отвлекаться на воспоминания, поскольку речь пойдет о деле неотложной важности.
