Вот и теперь дочь мельника в ответ на смех Маркеты покачала головой и, понизив голос, пробормотала:
– Вспомни историю про Лидушку. Это предупреждение.
Историю про Лидушку в Богемии знали все. Однажды, когда она стирала одежду в реке, выпрыгнувшая на берег лягушка попросила девушку стать крестной матерью ее детей. Лидушка последовала за лягушкой по хрустальной, прозрачной, как вода, лестнице в некую сияющую комнату и благословила маленьких головастиков. Бродя по просторному дворцу, она попала в зал, где на полках стояли перевернутые вверх дном стеклянные банки. Девушка перевернула одну из них, и из банки вылетела голубка. Лидушка поняла, что здесь томятся пойманные души, и одну за другой выпустила их на свободу.
– Откуда у тебя в голове такие глупости? – спросила, помолчав немного, Маркета. – И какое отношение имеет Лидушка к кровопусканию?
– Слуги Водяного присосались к твоей душе, – предупредила ее Катарина. – Помяни мое слово, нас ждут недобрые времена!
Маркета снова рассмеялась, но потом вдруг увидела, что подруга отвернулась и крепко зажмурилась, чтобы не заплакать. Тогда дочь цирюльника протянула руку и погладила ее по волосам. Сначала Катарина попыталась уклониться, но потом смягчилась и даже позволила разгладить ее посыпанные сахарной пудрой волосы. Желая развеселить подругу, Маркета облизала свои пальцы, и они действительно оказались сладкими, как рождественские леденцы.
– Эти пиявки – медицинские, – принялась объяснять она. – И со сказками не имеют ничего общего. Рты у них такие маленькие, что присосаться к твоей душе они просто не могут. Зато они могут освободить тело от дурных гуморов. Как Лидушка освободила голубей из банок, так и пиявки высасывают плохие телесные жидкости и высвобождают добрый дух внутри.
Катарина на мгновение наморщила лоб, но тут же покачала головой.
– Мне приятнее думать о голубях, чем о гадких бурых червяках!
В кухню вошел Пихлер. Держался он как-то странно, словно ему было не по себе, и даже движения его выдавали нервозность и неуверенность.
– Да, папа? Что случилось? – повернулась к нему дочь.
Цирюльник посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на Катарину.
За спиной у него появилась жена.
– Ну же, скажи ей! – Люси подтолкнула мужа вперед. Щеки у нее раскрасились румянцем, глаза горели – такой возбужденной и довольной Маркета не видела мать уже давно.
– Дон Юлий требует, чтобы я взял тебя помощницей при кровопускании, – вздохнул Зикмунд. – Говорит, что не примет меня, если я появлюсь в замке без тебя.
Рука его дочери сама собой соскользнула с липких прядей подруги. Ошеломленная, она молча уставилась на отца.
Усталое лицо матери расплылось вдруг в счастливой улыбке, а из горла у нее вырвался громкий, раскатистый смех. Это было так неожиданно, что Маркета даже вздрогнула.
Люси радостно потирала руки.
– Сам сын короля Рудольфа желает видеть мою дочь в своем замке! Ну разве это не самый удачный день для всех нас?
Маркета заметила, что Катарина и Зикмунд обменялись тревожными взглядами. Радости пани Пихлеровой они определенно не разделяли.
– Ну же, дочка, я сама тебя помою, – продолжала Люси, нетерпеливо поглядывая на гостью. – Побыстрее! Надо приготовиться, а времени совсем мало!
Дочь мельника застыла на месте, словно ребенок, сунув в рот палец.
– Габсбург, – пробормотала она наконец, приходя в себя. – Господи ж Боже мой!
Маркета поспешно попрощалась с ошеломленной подругой и послушно поплелась за матерью в баню, так и не успев расспросить отца о подробностях.
* * *
Готовя дочь к визиту в замок, Люси Пихлерова достала свое самое главное сокровище – богемский костюм. Пошитый в полном соответствии с крумловскими традициями, он был украшен замысловатой ручной вышивкой.
Маркета натянула чулки, подвязала их лентами и надела юбки, накрахмаленные до такой степени, что они вполне могли бы стоять и сами по себе. За юбками последовали галенка – богато расшитая блузка, надевать которую юной банщице позволялось только по большим праздникам, – и кружевной пояс, едва державшийся на стройных девичьих бедрах.
Тщательно, до блеска, расчесав дочери волосы, Люси затянула их в тугой узел и водрузила ей на голову белую вышитую шляпку, которую подвязала для верности черной бархатной лентой.
Закончив с приготовлениями, она отступила на шаг – оценить полученный результат.
– Вот и я была такой же в девичестве, – с грустью пробормотала Люси, и Маркета поняла, что мысли унесли ее в далекое прошлое.
Хотя платье и выстирали самым тщательным образом, запах матери крепко въелся в ткань, и девушка ощущала его даже теперь. Платье было частью приданого Люси, и она надевала его и в девичестве, и позже, уже замужней женщиной, но только в особых случаях: на Рождество, крещения, по другим праздникам… В последние годы оно лежало в сундуке – Пихлерова слишком располнела и носить его больше не могла.
Завершающей деталью костюма был накрахмаленный белый передник, расшитый темно-красной нитью и украшенный блестками, выкрашенными в разные цвета чешуйками карпа.
Оглядев себя в последний раз, Маркета вдруг поняла, что выглядит совершенно глупо. И куда только она так вырядилась?
– Но ведь я же иду на кровопускание, а не на какое-то торжество! Зачем мне этот праздничный наряд? – запротестовала она.
Мать фыркнула – ну какая же глупая девчонка!
– А в чем еще ты позволишь себе предстать перед сыном короля? – поинтересовалась она ехидно. – В старой шерстяной шали и холщовой рубахе банщицы? У них, у знати, так принято – в крестьянской одежде тебя и на порог дворца не пустят.
– А если я запачкаю твою белую блузу кровью дона Юлия? Ты же знаешь, как это бывает – кровь льется в чашу, и брызги часто летят на одежду!
Люси Пихлерова улыбнулась.
– Буду показывать ее по кроне за раз. Жена торговца тканями зуб отдаст, чтобы только взглянуть на кровавое пятно принца.
Маркета поежилась.
– Он не принц, – негромко сказала она и, увидев, как полыхнуло у матери в глазах, добавила: – Он – королевский бастард.
Люси схватила дочь за ухо, оцарапав его своими ломаными ногтями, и как следует дернула.
– Никогда и нигде больше так не говори! – прошипела она, брызжа слюной Маркете в лицо. – Он есть и всегда будет старшим сыном короля. В его жилах течет кровь императора.
Потом женщина посмотрела на свою руку и только теперь поняла, что помяла белую шляпку. Она разжала пальцы и разгладила материал.
– Помни и не забывай, что тебе выпала редкая возможность, – сказала Люси уже спокойнее. – Не растрачивай впустую то, что досталось промыслом Божьим. Дон Юлий теперь – владыка Чески-Крумлова, как раньше Рожмберки.
