Состояние его почти не отличалось от того, в котором он прибыл в Чески-Крумлов год назад. От увлеченного наукой мальчика, от красивого принца, от тех последних крупиц его истинной души, спасти которые пыталась Маркета, не осталось и следа.
Якоб ездил в Прагу – ходатайствовать перед королем о лишении дона Юлия власти над Чески-Крумловым и освобождении бедного цирюльника Пихлера. Но король отказал. Он затрясся от ярости, узнав, что его обманули и Маркета на самом деле не умерла.
– Пусть Чески-Крумлов сам разбирается с моим сыном – и пожинает плоды своего обмана!
Рудольфа, однако, обеспокоило резкое ухудшение душевной болезни сына, и он попросил Хорчицкого обсудить этот вопрос с другими придворными врачами.
Доктор вернулся в Чески-Крумлов так быстро, как только мог, сделав по дороге лишь одну остановку на ночлег, чтобы дать отдых лошади и самому себе. Но не успел он даже открыть дверь в покои королевского бастарда, как почувствовал невыносимую вонь.
– Дон Юлий, прошу, впустите меня! – прокричал Якоб, прикрыв нос платком, и, не дожидаясь ответа, распахнул двери в комнату.
– Ты, паршивый лекаришка! Предатель! – заорал на него бастард. – Ты знаешь, где моя возлюбленная, и предаешь меня, скрывая это! Ты против меня, как и все остальные!
– Дон Юлий, я привез новости от вашего отца. Новости и Книгу Чудес, – спокойно заговорил ботаник.
При упоминании книги гневливо-раздраженное выражение соскользнуло с лица принца, как волна с песчаного берега.
– Книга у тебя?
– Да, я держу ее в надежном месте, – солгал доктор, поскольку книга по-прежнему находилась в Праге, у короля. – И отдам вам ее, если вы выпустите цирюльника из темницы и прекратите поиски девушки Маркеты.
– Никогда!
– Ваш отец весьма удручен известиями о вашем поведении. Он снова посылает доктора Мингониуса в Чески-Крумлов, чтобы помочь мне лечить вас. Как и еще двух врачей, которые будут заниматься вами – ваш отец опасается за ваше здоровье.
– Да этому дьяволу нет до меня никакого дела!
– Его величество весьма встревожен слухами, которые распространяются по королевству и по всей империи. Ваши выходки потрясли цивилизованный мир. Матьяш, ваш дядя, использует недовольство людей, дабы разжечь мятеж и низвергнуть вашего отца, нашего короля.
– Ха! Поделом этой свинье.
Якоб сурово воззрился на королевского сына.
– А вы не думаете, что если ваш отец лишится короны, то и вашим привилегиям тоже придет конец? Полагаю, Матьяшу придется по вкусу мысль отрубить вам голову хотя бы только лишь для того, чтобы утвердить свою власть.
Дон Юлий нахмурился. Младший брат его отца всегда ненавидел его, и если б он поставил своей целью сесть на императорский трон, то не остановился бы ни перед чем.
– Книга Чудес. Где она? – спросил бастард.
– Как я уже сказал, она в надежном месте, где никто не сможет ее найти. Ваш отец обещает, что вы получите ее, если прекратите так вести себя. Он любит вас, вы его любимый сын, но ваше поведение вызвало скандал, который угрожает его трону. Вы зашли слишком далеко.
Больной не ответил – только почесал в паху.
Якоба передернуло от отвращения. Он изо всех сил старался сдержаться и передать послание Рудольфа так ясно, как ему было приказано. Но его гнев все равно прорвался наружу.
– Боже милостивый, приведите себя в порядок! Помойтесь! – повысил он голос. – Какой женщине доставит удовольствие находиться в вашем обществе? Ваши покои провоняли дерьмом, и вы сами запаршивели. Волосы спутались, как у обезьяны…
Дон Юлий потрогал свои всклокоченные волосы, похоже, впервые обнаружив, что они сбились в колтуны. Потом, подняв руки, принюхался к своему дублету.
– Да, надо бы помыться, – пробормотал он себе под нос. – Она должна влюбиться в меня, как в тот день, в тот волшебный день!
Хорчицкий округлил глаза. Неужели Маркета могла влюбиться в такого мужчину? Он подумал о серо-голубых глазах девушки и о том, как смягчается ее взгляд в любви. Возможно ли, чтобы этот человек и в самом деле соблазнил ее?
Что правда, то правда, бастард во всеуслышание заявлял о своей вечной любви к ней. По ночам весь Чески-Крумлов слышал его безутешные причитания, тоскливый плач по потерянной любви. Какой женщине не польстит, что любимый сын императора возносит ей хвалы и воспевает ее красоту, открыто провозглашает, что страдает и не может жить без нее? Дон Юлий кричал на весь свет, что Маркета потребна ему, как воздух, что без нее ему и жизнь не мила.
Неужели его страсть оказалась в какой-то момент столь пылкой и отчаянной, что поколебала здравый смысл Маркеты? И настолько ли она, эта страсть, безудержна и безумна сейчас, чтобы закончиться смертоубийством?
– Мне нужно искупаться, побриться и подстричь волосы, – решил принц. – Я должен предстать перед ней в наилучшем виде. Она должна снова влюбиться в меня!
Якоб вспомнил просьбу Аннабеллы. Прядь волос.
– Да, и после того как искупаетесь, я пришлю к вам цирюльника, – сказал он своему подопечному.
* * *
Осмотрев пятна крови на губах Людмилы, Аннабелла дотронулась пальцем до красных капель. Потом она поднесла палец к свече и стала рассматривать кровь, поворачивая палец и так, и эдак, а потом скрылась в подвале и стала рыться в сухих травах, костях, кореньях и талисманах. Маркета стояла над лазом и видела, как пляшет на стенах огонек свечи.
Она отвернулась, чтобы пошевелить горящие поленья под котелком. Вода закипела как раз к тому времени, когда Аннабелла появилась из темной дыры с чем-то, завернутым в фартук, и высыпала содержимое фартука на пол у очага.
Среди всякой всячины Маркета узнала высушенный крысиный хвост и безголовую жабу. Был там также корень в виде луковицы, похожий на тот, что девушка видела, когда впервые встретилась с ведуньей на кладбище, возле детской могилы. Корень жутковатым образом напоминал крошечного человечка: с отростками вместо конечностей, со сморщенной, ухмыляющейся рожицей и прищуренными глазками. Аннабелла вылила в котелок какое-то черное зелье из двух склянок. Над котелком поднялось сернистое облако, от которого Маркета, закашлявшись, отвернулась.
Травница же и бровью не повела, словно не заметила никакой вони. Она подбросила в варево костей и череп какого-то мелкого зверька, а чуть погодя добавила какие-то свежие органы – вероятно, сердце животного. После этого попросила пропитанный кровью платок Людмилы, который проследовал за всем прочим.
Наконец, знахарка взяла кружку и намазала ее внутри густой черной смолой.
– Вытяжка маковых масел, – объяснила она подруге. – Сладкое забвение магического цветка.
Маркета не понимала бормотаний и заклинаний, которые ведунья произносила на не знакомом ей языке – не на немецком, не на латыни и не на славянском, потому в них не прозвучало ни одного ясного слова.
