— Да… Да, я болен. Простудился, температура высокая.
— Понятно… А чего не позвонил, не предупредил? Мы еще вчера тебя потеряли. И сегодня с утра ребята телефоны оборвали, ты не отвечал. У тебя точно все в порядке, Дмитрий? Ну… кроме простуды? Уж больно голос у тебя странный, совсем убитый.
— Да, у меня все в порядке. Спасибо.
— Ладно, выздоравливай. Проектом пока Макс займется вплотную. Я тебе даю неделю, слышишь, Дмитрий? Нет, лучше две недели. Но у меня есть одно условие. Или просьба, не знаю… Расценивай как хочешь. В общем, или ты приходишь в прежнее деловое рабочее состояние, или… Или нам не по пути. Ты меня понял, надеюсь?
— Да, Игорь Владимирович, понял.
— Не обижаешься?
— Нет.
— Ну и ладно. Конечно, не хотелось бы с тобой расставаться. Просто у меня другого выхода нет.
— Я понял, понял.
— Ладно, лечись. Пока.
— До свидания…
И минуты не прошло — снова звонок. Мама… Митя прокашлялся на всякий случай, ответил, как самому показалось, довольно бодренько:
— Доброе утро, мам!
— Ну, наконец-то! Ты почему трубку не берешь? Отец тебе весь вечер звонил…
— Батарея разрядилась, я не увидел. Извини.
— А что у тебя с голосом? Ты болен? Или… Что с тобой, сынок? Тебе плохо?
— Да все в порядке, мам…
— А ты где сейчас? У Дениса? Извини, я вчера звонила твоей Вике… Просто ты весь день не отвечал на звонки, и я беспокоилась… И она мне сказала… В общем, неважно, что она мне сказала. Ты у Дениса, Мить, да?
— Да.
— Хорошо, сынок. Я сейчас приеду.
— Зачем? Не надо!
— Надо. Тем более я уже еду. Вернее, уже подъезжаю. У меня на сегодня учебных часов больше нет, только факультатив вечером. У вас продукты какие-то есть? Я суп успею сварить.
— Продукты? Не знаю, мам… Да не надо ничего… А который час?
— Половина пятого.
— Сколько?!
— Ладно, понятно. А продукты я куплю. Сейчас выйду из автобуса, зайду в супермаркет.
— Не надо ничего, мам…
— Ладно, через двадцать минут буду. Жди. — И она отключилась.
«Надо вставать, срочно приводить себя в мало-мальский порядок, — думал Митя. — Побриться, рожу холодной водой умыть, душ принять. Нет, на душ времени не хватит… Лучше убрать бардак на кухне, пустые бутылки спрятать. Хотя прячь не прячь… И без того все понятно. Боже, как стыдно-то! Особенно перед мамой! Выходит, он со вчерашнего утра в отключке? А в зеркале-то страх смотреть! Зеленая рожа похмельная…»
Анна, увидев сына, быстро сглотнула комок, подступивший к горлу. И улыбнулась как ни в чем не бывало. Протянула Мите пакеты, проговорила весело:
— Неси на кухню. Сейчас кормить тебя буду.
И выдохнула, когда он, повернувшись к ней спиной, побрел на кухню. Потом снова втянула в себя воздух… Да, так и есть. Пьянствовал сынок, причем основательно. Ни с чем не спутаешь этот прогорклый душок человеческого несчастья, упадка и слабости. Анне хотелось заплакать, выкрикнуть в спину Мите свою материнскую досаду… Но она сдержалась. Это было бы слишком просто. Слишком по-бабьи. Не для того она сюда ехала.
Встала у зеркала в прихожей, отрепетировала бодро-веселое выражение лица. И улыбку, обязательно улыбку!
Черт, ничего не получается. Лицо само едет вниз, губы дрожат, не слушают отдаваемых приказов к бодрости и веселью. Организм же актерскому ремеслу не обучен, от противного играть не умеет. А зря! Всякое умение хоть раз в жизни да пригождается!
— Надо еще раз попробовать, через силу, — велела себе Анна. — Вдохнуть, задержать дыхание, прогнать слезы из горла. В конце концов, мать ты или кто? Зачем тогда приперлась?
Вот так… И улыбка нормальная получилась. Пусть будет позитив, хоть и суррогатный.
— Мить, я куриный супчик сварю, ладно? Где у вас кастрюля? Ага… А разделочная доска? Может, пока бутерброд будешь? Я колбасы докторской купила и сыру!
— Нет, мам, не хочу. Да ты сядь, не суетись, пожалуйста, мне и без того страшно неловко… Скажи лучше, как папа себя чувствует?
— Да ничего, нормально.
— Нервничал вчера из‑за меня? Ну, что я на звонки не отвечал?
— Да, было дело. А сегодня утром до Дениса дозвонился и успокоился. Хотя из твоего Дениса тоже слова не вытянешь… Молчит как партизан или мычит что-то нечленораздельное. Ой, вчера нам еще Ксюша звонила…
— И что?
— Да все как обычно. Голос раздраженный, хамит…
— А чего хотела-то?
— Да ничего она не хотела, сынок. В смысле, ничего особенного, все то же самое. Ты же понимаешь, ей накопившуюся энергию обиды надо выплеснуть. Она еще долго будет на тебя обижена, очень долго…
— Понятно. А почему тебе-то звонит? На меня бы и выплескивала.
— Так ты ж на звонки вчера не отвечал.
— А… Но это же не значит, что тебе надо хамить.
— А кому? Я в данном случае сыграла роль приемника.
— Ладно, я потом с ней поговорю…
— Не надо. Она позже перезвонила, извинилась.
— А Майку на выходные отпустит?
— Да я просила, конечно… На что Ксюша ответила — пожалуйста, мол, но только в моем присутствии. И на нейтральной территории. Так что, может быть, в зоопарк пойдем в эти выходные… Будем там гулять — я, папа, Ксюша и Маечка. Все соблюдено, получается, и нейтральная территория, и присутствие. Можешь и ты приходить, если так. Придешь?
— Приду.
— Только без Вики, пожалуйста. Если Ксюша увидит… Представляю себе, что она устроит…
— Мам, не надо про Вику! Вообще не надо! Никогда! Пожалуйста!
— Хорошо, хорошо. Я поняла, сынок. Поняла… — произнесла Анна смиренно, тихо радуясь Митиной гневной эмоции. Пусть хоть что-то, лишь бы не эта энергия отчаяния, сдобренная запахом перегара.
Наверное, перебрала она с позитивным смирением. Слишком высокую ноту взяла. И пауза образовалась неловкая, нервная какая-то. И Митин вопрос прозвучал тоже нервно, с надрывом самоуничижения:
— Вот скажи мне, мам, только честно… Ты сейчас думаешь — я к ней все равно побегу, да? Подожду денька два-три, помучаюсь… И побегу, да? Ты ведь презираешь меня за это, правда? Я ведь слабак? Ну, если честно, мам?
— Нет, сынок. Почему я должна тебя презирать? Нет. И я знаю, что ты никогда не был слабым. Ты и сейчас не слабый. Просто… Просто тебе не повезло. И я уверена — ты сумеешь выскочить из всего этого… Рано или поздно. Сумеешь…
— Не плачь, мам.
— Я не плачу. Видишь, я лук режу.
