— Не знаю, Майка. Наверное, в этой ситуации трудно придумать какие-то другие слова. Но мне кажется, они самые правильные.
— А бабушка говорит, что не очень правильные! Когда я ей про Павлика и его папу рассказала, она ответила, что так не бывает. Что это… Это… Ой, слово забыла. Что-то про попу… Что это глупый попу…
— Популизм, что ли?
— Точно! Только я не знаю, что это такое. А еще я слышала, как бабушка маме говорила, будто тебя надо простить. Потому что ты за это будешь мамины ноги мыть и воду пить. Да, да, так и сказала! Только я опять не поняла — как это? Ведь нельзя такую воду пить, она ж грязная, фу? Ты ведь не станешь такую воду пить, правда?
— Не стану, Майка. Тем более бабушка просто шутила.
— Опять шутила?
— Ну да… Это специальная такая шутка, только для взрослых. И вот что, Майка… Давай-ка мы не будем больше вспоминать, что говорят мама с бабушкой. Тем более разговоры взрослых нельзя подслушивать.
— А я и не подслушивала! Они разговаривали, когда мы все вместе обедали! Что мне, надо было под стол залезть и уши заткнуть? А кто бы вместо меня обедал?
— Ладно, понял… И все равно не будем больше вспоминать! Давай садись в машину, поехали. Нас ждут карусели, пирожные с вишенками и другие всякие удовольствия! Гуляем, Майка!
— Гуляем, пап! Ура-ура…
День пробежал незаметно и впрямь закружился каруселью. И погода их пощадила, одарив солнечным светом сквозь редеющую желтизну парковых аллей. Правда, дождь пошел к вечеру, но все равно пора было возвращаться.
— Мы ведь еще будем гулять, пап?
— Конечно, Майка. Часто-часто будем гулять. И к бабушке Ане с дедушкой Пашей будешь часто приходить.
— Я тебя люблю, пап…
— И я тебя, Майка… Не будем грустить, ладно? Если мы знаем, что любим друг друга, зачем грустить? Договорились?
— Ладно…
— Ну, пойдем. Видишь, на нас из окна бабушка смотрит?
— Пойдем…
Митя сдал Майку Елене Васильевне, спустился вниз, быстро выехал со двора. В машине все еще оставался Майкин сладко-молочный запах, такой родной, что опять подступил комок к горлу. Ну вот… Уговаривал дочь не грустить, а сам…
К Дэну поехать, что ли? Посидеть, выпить за встречу?
Нет, пожалуй. Не стоит. Завтра с похмелюги голова будет болеть. А завтра нужна рабочая голова, свежая. Завтра на работу! Как хорошо, что завтра на работу.
* * *
— …Димон! Вот здорово, что ты пришел! А мы тут зашиваемся.
— …Как отдохнул, Димочка, все в порядке?
— …Димка, тебя в бухгалтерию просили зайти! Да не потом, а сейчас! Отпускные тебе начислили! Не нужны, что ли? Если не нужны — мне отдай.
Какой сладостный хор голосов! Какие они все свои, дружбаны-коллеги, сотрудники и сотрудницы. Да, работать в таком коллективе — дорогого стоит. И ведь чуть не потерял всю эту душевную трудовую поэзию… Во дурак, а? Из‑за кого? Да, из‑за кого…
И вообще, был ли мальчик-то? Может, никакого мальчика и не было? Просто он упал в темный глухой колодец, долго летел вниз, разбиваясь о стены… Долетел до дна, оттолкнулся ногами и вверх полетел. Обратно. И прилетел… А мальчика никакого не было.
Ладно, забудем. Надо работать, наверстывать упущенное. Сделаем вид, что и впрямь не было «мальчика». Никогда не существовало. Просто он вернулся из отпуска…
Ага, размечтался. Всего половина рабочего дня прошла, и пожалуйста, «мальчик» по имени Вика уже нарисовался в дверях кабинета. Хорошо, что ребята курить ушли…
— Привет, Ники! Не ждал, да, что Магомет сам припрется к горе? А мы, Магометы, не гордые, мы можем и припереться, ты же нас знаешь.
— Что тебе нужно, Вика? Я вчера все по телефону сказал.
— Что мне нужно? Хм… Странный вопрос… Как будто не знаешь, что мне нужно… Всего лишь капельку любви.
— Прекрати паясничать.
— Это я паясничаю, да? Но тебе же нравилось раньше, как я паясничаю?
— Все, больше не нравится. Если тебе ничего не нужно, то… У меня много работы, Вика.
— А если нужно? Если я совсем без тебя не могу? Если я люблю тебя так, что… Если я умираю без тебя, а? Нет, правда, Мить… Ты прости меня! Мне очень, очень плохо без тебя. Ну, дура я, напилась в ту ночь, наговорила всякого… Ты же знаешь, что это неправда, что это натура у меня дурацкая. Я больше не буду, честное слово! Клянусь… И Дашка про меня тоже все наврала. Да она мне просто завидует, потому что ей приходится с мерзким стариком спать! А я тебя люблю. Тебя одного. Поедем ко мне, а?
Вика медленно шла на него от двери, смотрела в глаза. Митя вдруг поежился, сглотнул сухим горлом, с трудом отводя взгляд — боже, какие у нее глаза… Ведь они сумасшедшие, как у Настасьи Филипповны. И она, Вика… Она ведь тоже сумасшедшая. Наверное, ее сумасшествие — это как вирус, как инфлюэнца. Иначе… Как объяснить?!
— Уходи… Уходи, Вика! — Он быстро шагнул в сторону, будто боялся, что она сцапает его или укусит острыми мышиными зубками.
Смешно со стороны, наверное, смотрелось.
— Дима! — сунулась в дверь секретарша Настя и остановилась, удивленно подняв брови вверх.
Вика обернулась, глянула на Настю зло.
— Ой! Ой… — приложила белую руку к полной груди блондинка Настя и будто поперхнулась своим же возгласом. — Я чего зашла-то, Дим… Там, в переговорной, все собрались, тебя ждут. Меня Игорь Владимирович за тобой послал.
— Да, иду, Насть. Спасибо. И проводи, пожалуйста, посетительницу. И кабинет закрой, хорошо?
— Да, Дим, конечно.
Наверное, он слишком резво рванул по коридору в сторону переговорной комнаты. Но успел услышать, как Вика крикнула ему в спину:
— Я тебя буду ждать в кафе напротив, Мить! Нам надо поговорить, Митя, слышишь?
Да если б он знал, что она будет торчать в этом кафе до десяти вечера! Именно в десять вечера он, счастливо наработавшийся и приятно уставший, спустился с офисного крыльца, медленно побрел к машине, с наслаждением вдыхая влажный осенний воздух. Но так и не успел до машины дойти, увидел, как Вика бежит через дорогу, пытаясь на ходу всунуть руку в рукав плаща.
Впрочем, бежит — это было не про Вику. Она не бежала, она семенила восьмерками, будто исполняла страстные движения из латиноамериканского танца «Ламбада». Что это с ней? Пьяна в стельку? О, этого еще не хватало.
Вот проезжающая мимо машина взвизгнула тормозами, плюнула отчаянным мужским матом из приоткрытого окна. Вика остановилась, гордо подняла голову, вальяжно ответила тем же. И закрутила свои восьмерки к нему, продолжая возмущаться:
— Представляешь, какой гад, Мить!.. Чуть на меня не наехал!.. А чего ты так долго, а? Я сидела там, в кафе, у окошка, ждала тебя, ждала, как собака. Виски пила… Я собака, Мить, да? Да, я собака… Потому что я тебя люб-лю… И никому не от-дам… Ты мой, Митя, мой… Ой, не могу, мне плохо! Поехали домой, а?
