Она быстро встала со скамьи, пошла по аллее, красиво разметая листья ногами, обутыми в красные туфельки изумительной красоты. И ножки у нее были очень красивые…
— Удачи тебе, Жень! Ты обязательно будешь свободна и счастлива! — крикнул ей в спину Митя.
Она не обернулась. Лишь подняла руку, вяло махнула кистью — ладно, ладно, мол… Спасибо…
Митя вздохнул, отвел взгляд. Как же все по-дурацки получилось. Помог девушке, называется. Лучше бы вообще со своей помощью не высовывался! Не зря говорят: если очень хочешь кому-то помочь в сомнительном мероприятии, то лучше удержи себя за руку. Помощь помощи рознь. Неизвестно, чем все может закончиться.
В кармане зазвонил телефон. Ага, Ксюша про него вспомнила, понятно. Или не вспомнила, а… Как там Майка говорила? Из виду не упускает? Хм…
— Да, Ксюша, слушаю.
— Привет, Мить… Как дела?
— Все хорошо, Ксюш. Как Маечка?
— Да нормально, нормально… Ты лучше скажи, когда мы встретимся? Мы ж хотели с тобой встретиться, помнишь?
— А у тебя что, синяки под глазами прошли?
— Издеваешься, да?
— Ничуть… Наоборот, сочувствую.
— Ты? Сочувствуешь? Сначала сделал больно, а теперь сочувствуешь? Ха! Не смеши меня! Если б ты знал, что я из‑за тебя пережила, каково это — быть брошенкой. Да это такое… Это такая боль, что… Извини, конечно, что я опять со своими эмоциями набрасываюсь, но ты же сам их провоцируешь! И не говори больше никогда, что сочувствуешь, понял? Мне и без того больно, а ты…
— Ксюш, прости. И считай, что я за твою боль наказан. Мне тоже было нелегко, поверь.
— Ладно, ладно… Не будем больше о плохом. Значит, ты хочешь, чтобы я тебя простила? Я правильно тебя поняла, Мить?
Он вдруг напрягся, чувствуя, в какое русло перетекает разговор. Слишком откровенным у Ксюши получался голосовой посыл, стимулирующий на нужный ответ.
— Ну, чего ты замолчал? А впрочем, я понимаю… Да, тебе трудно. Но я готова простить тебя, Митя. Готова, если ты сделаешь выводы и будешь вести себя соответственно этим выводам. И я не говорю, что прощаю, пойми меня правильно. Я говорю — готова простить. Если ты… Если ты…
— Если я всю оставшуюся жизнь буду вымаливать у тебя это прощение, да? Жить с тобой, выслуживая и вымаливая?
— Но ведь ты в самом деле виноват передо мной, Митя! И не надо так утрировать — выслуживая и вымаливая! Хотя и это не помешает, между прочим! Да, я хочу, чтобы ты чувствовал свою вину, выслуживал и вымаливал! Хочу, как всякая уважающая себя женщина! А как иначе ты можешь компенсировать мою боль?
Митя помолчал, собрался с духом, прежде чем ответить Ксюше. Да, наверное, он подлец. И нет ему другого названия. Но… Ладно, подлец так подлец. Как хочешь, так и назови, только в печь не ставь.
— Знаешь, Ксюш… — начал он тихо, глядя, как первые капли дождя падают на плиты скверика. — Может, я сейчас и не очень приятную для тебя вещь скажу, но… Дело в том, что человек не может всю жизнь прожить на чувстве вины. Он же не бабочка, приколотая иглой к стене, правда? А если даже и удалось кому-то пришпилить эту бабочку… У нее, у бедной, только два варианта и остается — либо умереть, либо самой из себя вероломно эту иглу вытащить. И стать бабочкой-подлецом. Второй вариант кажется невозможным, но если очень захотеть… Захотеть жить… И потому я сам отпускаю себя на свободу, как та бабочка.
— Это что же. Выходит, ты предаешь меня во второй раз? Так получается?
— Считай, как хочешь, Ксюш.
— А ты нахал, Митя… Раньше ты не был таким. А сейчас осмелел, смотри-ка. Думаешь, ты такой крутой, да? Нет, Митя, ты не крутой, ты всего лишь холодная бездушная сволочь. Ты эгоист, Митя. Ты боишься себя хоть на капельку унизить, чтобы сделать женщину счастливой. Хотя сам заслужил это унижение. Как же я в тебе ошибалась, господи!
— Хорошо, Ксюш. Давай на этом и остановимся. Но ты всегда можешь рассчитывать на мою сволочную помощь в любых обстоятельствах, если таковые вдруг случатся. Помни об этом, пожалуйста.
— Да уж обойдусь как-нибудь и без твоей помощи!
— Не надо, Ксюша. Не держи на меня зла.
— Что? Не держать на тебя зла? А как ты себе это представляешь, интересно? И вообще… Как ты собираешься дальше жить, зная о том, что после себя выжженное поле оставил?
— Да как-то буду жить, наверное. А насчет выжженного поля… Знаешь, у каждого человека внутри есть хоть одно, но свое выжженное поле. Которое смиренно ждет, что кто-то придет и будет его поливать. Все мы так и живем — мигрируем от одного выжженного поля к другому. Такой вот круговорот воды в природе… Может, и цинично звучит, но такова жизнь, Ксюша, ничего не поделаешь.
— И все-таки ты сволочь, Митя.
— Угу… Маечку будешь ко мне отпускать? Надеюсь, до судебно-военных действий не дойдет?
— Да ради бога. Ты можешь хоть каждый день с ней видеться, я ж не запрещаю. Вопрос в том, нужен ли ей такой отец.
— Нужен, Ксюш, нужен. И я ей нужен, и она мне нужна.
— Зачем же ребенку душу рвать?
— Ксюш… Давай не будем скатываться в банальности, ладно? Ну, найди в себе силы, пожалуйста. Ты же умная. Ты красивая. Ты… Ты мудрая, наконец.
— Ладно, хватит. Не надо мне песен петь.
— Тогда пока, Ксюш?
— Погоди! Погоди… Скажи, у тебя кто-то есть, да?
— Есть.
— И кто же? Как ее зовут?
— Ее зовут… Вика ее зовут!
— Вика?! То есть… Ты снова с ней, что ли? С этой шалавой? О боже… А я думала… И мама твоя говорила… Значит, все это неправда? Что ж я тогда распинаюсь перед тобой, а? Фу, как противно… Да пошел ты знаешь куда?
Ксюша отключилась. Митя и объяснить не успел про Вику. Впрочем, он и сам себе не мог объяснить, почему с такой уверенностью произнес это имя, отвечая на Ксюшин вопрос. Можно было вообще на него не отвечать, кстати. Но он взял и произнес «Вика». С радостью произнес. И с нежностью. И с дрожью внутри. И с нетерпением.
Митя кликнул Киркин номер и строго спросил, когда тот ответил на вызов:
— Мать дома?
— Дома… А что?
— Скажи, пусть пирог печет. Скажи, она мне обещала, понял?
— Понял! Понял, конечно! — захлебнулся радостью Кирка. — А с чем пирог-то заказывать?
— А ты с чем любишь?
— Ну, я всякий люблю… С грибами, с капустой… А лучше всего с картошкой, конечно.
— И я тоже люблю с картошкой! Ладно, Кирка, я скоро. Я еду уже… Давай, брат, пока.
* * *
В знакомой аллее было пусто об эту пору, даже на скамейках никто не сидел. Холодно для прогулок, наверное. Но гулять с ребенком все равно надо, в любую погоду! Анюта хорошо спит в коляске…
