— Ситуация, действительно, сложилась очень неприятная… — сказал он. — Но я думаю, полковник, что из неё у нас есть прекрасный выход!
Брови Штольце удивленно приподнялись вверх.
— Какой, господин адмирал? — растерянно спросил он.
Канарис выдержал долгую паузу и затем сказал.
— Отправить Горбенко обратно в Россию!
Штольце неопределенно пожал плечами.
— И что это нам даст? — спросил он.
Канарис откинулся на спинку кресла.
— Что это нам даст, Штольце?.. — перепросил он. — Во-первых, мы помешаем Гейдриху доложить фюреру о ликвидации русской сети в Польше и, во-вторых, не исключено, что мы сможем завербовать этого Горбенко… — уверенно сказал Канарис.
Штольце с сомнением покачал головой.
— Вы зря сомневаетесь… — нахмурился Канарис. — Конечно, чекист Горбенко вряд ли будет сотрудничать с нами по идейным соображениям, но он уже один раз побывал в сталинской тюрьме и, вряд ли захочет попасть туда снова. А после возвращения на территорию СССР, он там вполне может оказаться.
— Почему вы так думаете, господин адмирал? — спросил Штольце.
— А поставьте себя на место его руководителей… — предложил Штольце Канарис. — Он возвращается в Россию после ареста. Я сомневаюсь, что они хотя бы одному его слову поверят. Тем более, что он уже был когда-то «врагом народа». Оказавшись в такой ситуации, Горбенко может изменить своим принципам и согласиться на сотрудничество с нами. А уж мы поможем ему оправдаться перед своими начальниками.
— Вы, как всегда правы, господин адмирал! — согласился с Канарисом Штольце. — Но сейчас Горбенко находится в руках СД. Я не думаю, что господин Гейдрих так просто отдаст его!
Канарис в знак согласия кивнул головой.
— Я тоже так думаю, Штольце. — ответил он. — Поэтому Горбенко надо освободить так, чтобы «Абвер» был здесь не причем. Пусть этим займется штаб «Вали».
ПОЛЬША. ЛЕДНИЦЫ. 21 июня 1941 года…
Дверь в комнату, в которой сидел Горбенко, распахнулась, и в неё вошли два эсэсовских офицера. Один из них, низенький и толстый, щелкнув выключателем, зажег в комнате свет, а второй, высокий и плечистый, подойдя к столу, положил на него резиновую дубинку и моток электрического провода. Вытащив из кармана брюк зажигалку, он закурил сигарету и, затем с нескрываемой издевкой, посмотрев на Горбенко, спросил его на плохом польском языке:
— Вы, пан Анджей Скавронский?
Горбенко утвердительно кивнул головой.
— Да, это я! — ответил он по-польски и затем, перейдя на немецкий язык, возмущенным голосом добавил. — Господа, я не понимаю, за что меня арестовали. Я подданный Советского Союза и нахожусь на территории Германии на законных основаниях. Я ездил к своей сестре. У меня есть разрешение вашей пограничной комендатуры.
Слова Горбенко не произвели на эсэсовцев никакого впечатления.
— А вы находитесь не под арестом, пан Скавронский… — криво улыбнувшись, ответил ему толстяк.
Горбенко поднял на эсэсовцев удивленные глаза.
— Тогда почему меня держат в этой комнате в наручниках? — спросил он.
Высокий эсэсовец стряхнул пепел с сигареты на пол и затем ответил:
— Мы хотим получить от вас, пан Скавронский, некоторую информацию… — эсэсовец сделал паузу и со значением посмотрел на Горбенко. — Если вы нам её сообщите, то вас немедленно отпустят. — добавил он.
Горбенко в недоумении пожал плечами.
— Я работаю простым учителем в Гродно и вряд ли располагаю информацией, которая может вас интересовать. — ответил он.
— А вот это уже позвольте решать нам! — с угрозой в голосе заметил эсэсовец.
Сделав вид, что раздумывает, Горбенко некоторое время молчал и затем нехотя кивнул головой.
— Пожалуйста, так как у меня всё равно нет выбора, я готов ответить на ваши вопросы господа, но право же не знаю, чем могу быть вам полезен.
Эсэсовцы обменялись взглядами.
— А вопрос у нас такой… — спросил высокий эсэсовец. — Мы хотели бы знать, с кем вы, пан Скавронский, кроме вашей сестры, еще встречаетесь в Сувалках?
Эсэсовцы впились глазами в лицо Горбенко. Тот пожал плечами, и, после недолгих размышлений, спокойно ответил.
— Да ни с кем… Вот только вчера в поезде познакомился с неким господином Клаусом Визенталем из министерства торговли рейха. Может быть, вас интересует именно он?
Высокий эсэсовец вытащил из уголка рта сигарету и покрутил головой.
— Нет, этот добропорядочный гражданин рейха нас не интересует, пан Скавронский.
Горбенко пожал плечами.
— Тогда больше ни с кем, господа… — ответил он. — Я всю ночь провел с сестрой, а рано утром взял пролетку и поехал на вокзал. Можете спросить об этом у Зоси.
— Это всё, что вы хотите нам сказать? — бросая сигарету на пол, спросил высокий эсэсовец.
Горбенко выдавил на своем лице подобие улыбки.
— К сожалению, все…
— Значит, вы не поняли нашего вопроса, пан Скавронский! — с нажимом в голосе произнес эсэсовец. По его голосу было видно, что он начинает нервничать. — Придется освежить вашу память…
Эсэсовец вытащил из нагрудного кармана френча несколько фотографий и поднес их к глазам Горбенко.
— Вам знакомы эти господа? — спросил он.
Взглянув на фотографии, Горбенко ощутил мгновенную сухость во рту. На одной из фотографий он узнал бывшего руководителя минского городского банка Борислава Мечика. А с другой… на него смотрело лицо главного бухгалтера этого же банка — Андрея Козловского. Горбенко познакомился с этими людьми в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда работал в центральном аппарате НКВД в Минске и вёл их дело по обвинению в организации подпольной террористической группы. Как выяснилось на следствии, никакой группы обвиняемые не создавали, а занимались обыкновенным разворовыванием государственных средств. Тем не менее, каждый из них был осужден на десять лет по статье пятьдесят семь и отправился отбывать наказание куда-то в Карелию. Глядя на фотографии, Горбенко молчал, не зная, что говорить, а эсэсовец с нескрываемой иронией разглядывал его растерянное лицо. Подождав ещё несколько секунд, он медленно, как бы взвешивая каждое слово, спросил:
— Так вам знакомы эти люди, пан Скавронский?
Горбенко отрицательно покачал головой.
— Нет, эти люди мне не знакомы, господа. — оправившись от удивления, ответил он.
Эсэсовец подошел к столу и вытащил из пачки новую сигарету.
— А вот они вас очень хорошо помнят, пан Скавронский… — возвращаясь к табурету, на котором сидел Горбенко, сказал он. — Только не под этой фамилией, а под другой… — эсэсовец наклонился к уху Горбенко и шепнул. — Павел… Владимирович… Горбенко…
