– Она бы страшно разозлилась!
Переглянувшись, они опускаются на стулья и хихикают, закрыв лица ладонями.
На улице бодрящий холод. Роза с Энигмой напяливают на себя вязаные шапочки, шарфы и перчатки. Контейнер с прахом Конни заботливо укладывается в корзину для пикников вместе с горячими, завернутыми в фольгу пирожками и холодным шампанским.
– Только взгляни на звезды! – говорит Роза, когда они усаживаются на мотороллеры. – Такое ощущение, что сегодня для нас зажгли дополнительное освещение.
Они медленно едут вверх по извилистой, вымощенной плиткой дороге, ведущей к смотровой площадке Кингфишер. Роза испытывает чувство приятного ожидания, словно бы эта церемония все исправит, как будто, следуя инструкциям, которые Конни оставила в письме, они смогут вернуть ее.
На вершине Роза с Энигмой зажигают свечи и ставят их по краям коврика. Луна, похожая на огромную желтую монету, отражается в реке мерцающей дорожкой.
– Ты видела иллюстрации в последней книге Грейс про Габлета? – с гордостью произносит Роза. – Я сказала ей: «Это же полночь на Кингфишере». И она ответила: «Ты права, тетя Роза». Грейс – очень талантливая девочка. Я заметила это, еще когда ей было пять лет.
– Здесь очень красиво, – говорит Энигма. – Помнишь, как мы поднялись сюда в день моего сорокалетия? Кажется, это было только вчера. Конни тогда сказала: «Энигма, ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать правду об Элис и Джеке!» Господи ты боже мой! Достаточно взрослая! Да я тогда казалась себе старухой!
– Я считала, что не обязательно ждать так долго, – отвечает Роза. – Но у Конни была своя теория: дескать, «сорок – это как раз тот возраст, когда человек уже достаточно зрел, но в то же время и достаточно молод, чтобы воспринять откровение». Якобы этому имелось какое-то научное подтверждение. Но на самом деле она просто все выдумала! Конни всегда была такой самоуверенной, правда? А вот я, наоборот, вечно во всем сомневаюсь.
Энигма смотрит на нее со странным выражением. Луна и звезды на ее лице сморщиваются от сочувствия.
– Ты начинаешь беспокоить меня, Роза. Уж не сходишь ли ты с ума? Ты говорила Софи такие вещи! Если ты свихнешься, я этого не переживу!
– Ничего я не свихнулась, – успокаивает ее Роза. – Просто потрясена смертью Конни.
Впервые произнеся слова «смерть Конни», она чувствует, как холод леденит ей душу.
Роза берет урну с прахом и подходит к заборчику, который Джимми установил после войны.
– Мы сделаем это вместе, – говорит она Энигме. – Давай.
– Но до полуночи еще минут двадцать.
– Не выдумывай! Конни не обидится, если мы начнем немного раньше.
И тут возникает проблема: Розе никак не отвинтить крышку урны.
– Черт подери! – ругается она.
– Дай сюда, – просит Энигма. Она стучит по краю крышки ножом, вынутым из корзины. – Так всегда делает Марджи, когда открывает томатную пасту.
– Ничего не получается, – вздыхает Роза.
Энигма ворчит, но отвинчивает крышку и протягивает ее Розе:
– Ну вот, готово!
Они держат урну вместе, их руки переплетены.
– Наверное, надо что-то сказать, – говорит Энигма.
– Прощай, Конни! – произносит Роза. – Спасибо тебе за пирожки с корицей и грушей! Спасибо за то, что всегда была такой сильной и умной! Нам будет тебя не хватать!
– Мы любим тебя! – Энигма рыдает. – Мы постараемся, чтобы на Скрибли-Гам все осталось по-прежнему!
Они вместе вытряхивают содержимое урны и смотрят, как легкий серый пепел опускается на освещенную луной реку.
– Господи ты боже мой! – сквозь слезы бормочет Энигма. – Прах Конни выглядит в точности как пыль, которую я вытряхиваю из пылесоса.
А у Розы с души словно бы камень упал, и она плачет, впервые после смерти старшей сестры.
Глава 28
Закрыв глаза, Марджи в черном купальнике стоит у себя в спальне перед зеркальным шкафом.
Она много лет избегала смотреть на свое отражение в купальнике и быстро отводила глаза, если вдруг в таком виде проходила мимо зеркала. И вот, хотя сейчас зима в самом разгаре, пришло, как говорится, время держать ответ.
Потому что завтра Марджи намерена позволить едва знакомому мужчине сфотографировать ее в купальном костюме.
«У меня есть к вам предложение», – сказал тогда мужчина из группы «Взвешенные люди», помешивая капучино с обезжиренным молоком. Марджи до сих пор и сама не верит, что согласилась. Причем сразу же. Даже толком не подумав. «Ну конечно я согласна», – сказала она.
Это было совершенно на нее не похоже. Она говорила как уверенная в себе американка, героиня какого-нибудь телешоу. Это было очень странно.
Марджи делает глубокий вдох и открывает глаза. Потом прищуривается. Расплывчатая фигура прищуривается ей в ответ.
Она вздыхает. Ну и куда на этот раз подевались очки? Несколько минут побродив по дому и восстанавливая порядок действий – «Значит, я вошла в дом, и зазвонил телефон, а я ужасно хотела в туалет», – Марджи наконец находит очки на тумбочке, надевает их и снова встает перед зеркалом с закрытыми глазами.
Вряд ли все так ужасно. Или?..
Когда Рон видит жену в купальном костюме, он заводит разговор о выброшенных на берег китах. Нет, он не говорит прямо: «Знаешь, Марджи, ты похожа на выброшенного на берег кита». Просто Рон с невинно-лукавым выражением принимается рассказывать что-то про китов. У него целый набор таких историй. И есть любимая: она повествует о выброшенном на берег в Орегоне ките, труп которого местные власти решили подорвать динамитом. Очевидно, чиновники полагали, что кит распадется на порционные куски, которые съедят чайки.
«Нет, ты вообрази! – с неизменным энтузиазмом говорит Рон. – Огромные шматы вонючей ворвани падают с неба. Только янки могли до такого додуматься, а?»
«С какой целью ты рассказываешь мне эту историю? – всегда спрашивает Марджи. – Ненавижу ее! Бедный кит!»
«Ни с какой, – неизменно отвечает Рон. – Просто вспомнилось».
Когда Рон и Марджи поженились, он, бывало, прятал ее ночные рубашки, чтобы она спала голой. Когда в семидесятые она надевала свое красное, вязанное крючком бикини, муж смущал ее тем, что, сунув два пальца в рот, присвистывал от восхищения. В те годы он не знал никаких историй о выброшенных на берег китах.
– Раз, два, три, – вслух считает Марджи. Потом открывает глаза. – Господи помилуй!
Все обстоит хуже, чем она думала. Белая плоть в складках, как у куриной тушки. Отвислые, мешковатые предплечья. Бедра словно свиные сосиски. А живот! О боже, живот сильно смахивает на огромную дыню.
Что случилось с хорошенькой миниатюрной Марджи Макнаб, обладавшей талией в двадцать три дюйма? Всегда на один дюйм меньше, чем у сестры! (Предмет тайной гордости Маргарет: как Лаура ни старалась, но сравняться с ней не могла!) До рождения Вероники Марджи еще влезала в свадебное платье.
