Терен поднимает зажженный факел. Бледная радужная оболочка его глаз становится оранжевой.
– Эти мальфетто обвиняются в принадлежности к Молодой Элите. Во время беспорядков на скачках они находились среди тех, кто имел дерзость напасть на инквизиторов. Одно это, согласно королевским законам, карается смертью. Наш долг – поскорее отправить их в преисподнюю и очистить Эстенцию от их зловонного присутствия.
Он бросает факел в среднюю вязанку. Огонь вспыхивает, заслоняя троих обреченных. Должно быть, кляпы выпали у них изо рта, поскольку я слышу громкие крики страха и боли.
– Начиная с сегодняшнего дня, – продолжает Терен, перекрывая шум пламени, – все семьи, где есть мальфетто, и все лавки, принадлежащие мальфетто, будут платить королевские подати в двойном размере. Этим они хотя бы частично возместят ущерб, который постоянно наносят нашему королевству. Отказ от уплаты будет рассматриваться как пособничество Молодой Элите. Нарушители будет немедленно арестованы.
Отсюда мне не разглядеть членов Общества Кинжала, но я знаю: они заняли позиции на крышах. Данте сейчас уже приготовил стрелы, чтобы избавить казнимых от лишних мучений. Почему люди Энцо не стали рисковать и спасать этих несчастных, я стараюсь не думать.
На следующий день разъяренная толпа разносит магазин, принадлежавший семье мальфетто. Вся мостовая усыпана осколками стекла, обломками дерева и кусками металла.
Мои уроки набирают скорость.
Энцо всерьез взялся за мое обучение. Он появляется либо поздно вечером, либо рано утром. Если бы не Джемма, я бы так и не узнала, что прежде Энцо никого не обучал с такой тщательностью и быстротой. Она сказала это, желая меня ободрить, однако ночами я долго лежу без сна, с ужасом думая о новой встрече с Тереном.
Дабы отточить мое искусство создания иллюзий, Энцо позвал себе в помощь Микеля. Это настоящее имя Архитектора.
– Смеяться хочется, – заявляет Микель в первое же наше совместное занятие. Он смотрит на мои иллюзии глазами художника и находит много недостатков. – И это ты называешь розой? Расположение теней никуда не годится. Лепестки у тебя получаются слишком толстыми, а их фактура – чересчур грубой. И потом, где запах? Где тонкое прикосновение жизни?
Микель заставляет меня создавать маленькие иллюзии. Совсем крошечные. Это позволит мне сосредоточиться, не растрачивая лишние силы, и все внимание уделить мелочам. Микель говорит о таких вещах, о которых я вообще не задумывалась. Я учусь создавать иллюзорные цветки, ключики, перышки, щепки. Даже морщинки кожи на согнутом пальце. Он не устает напоминать: чтобы создать иллюзию реального предмета, я должна думать как художник. Гладкий камень на самом деле вовсе не гладкий. Он испещрен множеством крошечных щербин, трещин, сколов и так далее. Белый цвет – совсем не белый. В зависимости от времени дня и падающего света белый цвет может иметь желтоватый, синеватый, сероватый и сиреневатый оттенки. В равной степени и цвет человеческой кожи напрямую зависит от падающего света. Лицо, кажущееся неподвижным, тоже движется. Просто эти движения настолько малы и мимолетны, что нашим глазам за ними не уследить. Создавать иллюзию лиц труднее всего: малейшая ошибка, и лицо будет выглядеть неестественным или похожим на изображение с вывески. А сделать живыми глаза иллюзорного человека – задача почти невыполнимая.
Микель повторяет мне то же, о чем говорит Раффаэле. Я учусь видеть. Начинаю замечать такое, на что раньше не обращала внимания. Наблюдательность – мое оружие. В результате усердных занятий появляется мысль: если я смогу в достаточной мере управлять своими силами, моя встреча с Тереном произойдет по-иному. Вместо того чтобы совершить предательство, я смогу пойти в атаку. Эта мысль не дает мне покоя.
Я учусь целыми днями. Иногда одна, упражняясь в создании иллюзий. Бывает, я прихожу в пещеру посмотреть на учебные поединки Энцо с Лючентой и Данте. В иные дни со мной занимается Джемма. Она учит меня успокаивать разум, чтобы лучше чувствовать разум тех, кто вокруг.
– А почему ты не участвуешь в таких поединках? – спрашиваю я.
Сегодня Джемма пришла в сопровождении громадного кота: дикого и сердито урчащего.
Джемма улыбается мне, затем смотрит на кота. Тот отходит от ее ног и вперевалочку направляется ко мне. Свирепая морда не сулит ничего хорошего. Я пытаюсь отодвинуться, однако кот трется о мои ноги, а потом и вовсе усаживается рядом.
– Я не боец, – говорит Джемма. – Отец считает, что у меня красивые руки. Сражения, даже учебные, не обходятся без царапин. Кожа ладоней грубеет. Все это может отпугнуть женихов.
Я смотрю на нежные, тонкие руки Джеммы. Да, такие руки не созданы для меча и кинжала. Я все время забываю, что Джемма, в отличие от Люченты и бывшего солдата Данте, родилась в знатной семье. Только поэтому инквизиция не тронула ее после случившегося на скачках. Меня охватывает зависть. Джемму никто не называл уродиной и не считал недоразумением. Отец всерьез рассчитывает удачно выдать ее замуж. До сих пор судьбу других мальфетто я сравнивала с собственной. Оказывается, есть семьи, где таких детей любят и не считают виновниками бед.
Кот встает, огибает мои ноги, недовольно шипит и возвращается к Джемме. «Глупое животное», – думаю я и спрашиваю ее:
– А почему ты каждый раз приходишь с новыми животными?
– Обычно они сами решают отправиться со мной. Вот этот котяра пристал ко мне, когда я шла сюда. – Джемма чешет кота за ушами, и тот довольно мурлычет. – На обратном пути, скорее всего, мы с ним расстанемся. Но сейчас мне хорошо в его обществе.
Мы следим за состязаниями. Затем Джемма негромко кашляет. Я поворачиваюсь к ней. Беззаботное выражение на ее лице сменилось вполне серьезным.
– Я до сих пор так и не поблагодарила тебя за твою помощь на скачках. Ты действовала безрассудно, но смело и искренне. Мы с отцом тебе очень благодарны.
Судя по тому, как Джемма говорит об отце, он наверняка из числа покровителей Общества Кинжала. От ее добрых слов мне становится тепло, и я тоже улыбаюсь. На мгновение тьма внутри меня рассеивается.
– Я была рада тебе помочь. Кажется, тебя огорчил такой поворот событий.
Джемма морщит нос.
– Это был не самый лучший день, – отвечает она и смеется.
Смеется легко, заливисто. Так смеются люди, которых любят. Ее смех заразителен, и я невольно тоже начинаю смеяться.
* * *
– Смотрю, ты в восторге от Джеммы, – говорит мне Раффаэле, когда на следующий день мы с ним идем в катакомбы.
Сегодня его волосы завязаны в узел, изящная шея остается открытой. На нем ярко-синяя блуза свободного покроя, расшитая серебром. Фонарь освещает лишь часть фигуры Раффаэле. Меня это раздражает. Кажется, что темнота пытается нас проглотить.
– Джеммой легко восторгаться, – отвечаю я.
Мне не хочется углубляться в эту тему. Я понимаю, что вообще не должна сближаться ни с кем из членов Общества Кинжала.
