Я сдвинула брови, повторив последнее мысленное рассуждение. Платье оказалось в полном порядке… Даже мать не заметила ничего дурного. Однако я пребывала в полнейшей уверенности, что на мне было чужое платье. Да, оно совершенно точно повторяло мое прежнее по цвету и фасону, но все-таки я готова была поклясться, что не в нем вышла из дома перед своим исчезновением. Это тяжело объяснить словами, да что скрывать очевидное, я сама не могла понять, на чем основывается моя уверенность. Но факт оставался фактом. Правда, о нем я не стала никому рассказывать, чтобы не расстраивать сильнее и без того переполошенных родителей. Про Генриха и говорить нечего. Он не отходил от меня ни на миг, даже рвался присутствовать при осмотре целителем, пока старик Беннетт не прикрикнул на него, грубовато пошутив, что, мол, еще успеет полюбоваться на мои прелести и после свадьбы.
Я слегка покраснела. Об этой детали мне рассказала Алика. Сестре показалась очень забавной острота целителя. А я лишний раз порадовалась, что детали осмотра не сохранились в моей памяти. Да, со мной находилась мать. Не сомневаюсь, что она ни на миг не отвела от старика Беннетта глаз, к тому же последний был в таком возрасте, что вряд ли его интересовали мои прелести. Но все-таки мне было неприятно осознавать, что мужчина, который не раз и не два бывал в нашем доме с визитом, частенько чаевничал с моим отцом и давал советы по хозяйству матери, видел меня обнаженной. И даже то обстоятельство, что в свое время он принимал роды у моей матери, не могло примирить меня с суровой действительностью.
Так или иначе, достаточно скоро Беннетт вынес свой вердикт. Мое телесное здоровье оказалось в полном порядке, что, увы, нельзя было сказать о душевном. Я оставалась девственной, то бишь мое таинственное исчезновение не было связано ни с каким гадким преступлением. Оставалось надеяться, что вскоре я выйду из своего непонятного ступора, вызванного, по всей видимости, каким-то сильным потрясением, и сама расскажу, где же пропадала все это время.
Беннетт не ошибся. После ночи, проведенной в родном доме и в окружении родной семьи, я действительно проснулась как ни в чем не бывало. Правда, совершенно ничего не помнила о событиях минувших дней. Последнее, что осталось в моей памяти — как я закрываю лавку и иду домой. Меня расспрашивал отец. Меня расспрашивала мать. Меня расспрашивали обе сестры, и даже Айк что-то вопросительно лопотал. Прибыл староста и тоже устроил мне настоящий допрос, при этом гадливо ухмыляясь и подмигивая, словно намекая, что уж он-то точно знает причину моего исчезновения. Правда, это заметил отец, после чего без лишних слов выставил старосту прочь из дома.
Один Генрих не докучал мне с расспросами. Точнее, он, конечно, задал мне несколько вопросов, и тогда я не выдержала и расплакалась. Сквозь слезы выдавила, что если и он мне не верит, то я тогда не знаю, что мне делать. Но я на самом деле не помню. Ничего не помню! Могу поклясться в этом хоть собственной душой!
Генрих успокоил меня. И больше ни разу не заводил на эту тему речь, хотя пару раз я все-таки ловила на себе его задумчивый вопросительный взгляд.
Тайна моего столь продолжительного отсутствия до сих пор оставалась нераскрытой. С того момента, как я очнулась в родной комнате, прошла целая неделя. Но каждый день начинался с одного и того же. Утром меня будит мать, которая успевает к моему пробуждению наготовить целую гору выпечки. Пока я завтракаю, она сидит рядом и молча смотрит мне в рот, а затем начинает исподволь расспрашивать, не промелькнуло ли в моей памяти хоть что-нибудь из событий тех полутора суток, что меня не было дома.
Если честно, это напоминает самую настоящую пытку! Я бы с удовольствием уходила из дома на весь день, но куда? Отправиться на работу в лавку — значит, терпеть паломничество всех жителей нашего городка, каждый из которых будет заводить ту же песню. Спасибо, я по горло сыта визитами соседок, которые набрасываются на меня с вопросами, стоит только неосторожно показаться им на глаза. Я мечтала, что со временем острота происшествия притупится и моя жизнь придет в привычную колею.
— Марика, просыпайся.
Кровать прогнулась под чужим весом — это мать села рядом. Я ощутила легчайшее прикосновение к моим волосам, когда она погладила меня по голове.
— Нет, я ничего не вспомнила, — глухо проговорила я, по-прежнему уткнувшись лицом в подушку. — И ничего не видела во сне.
— О, мы тебя совсем замучили. — В голосе матери послышалась грустная усмешка. — Прости, дорогая. Просто все это так необычно… Твое исчезновение и столь внезапное появление… Скажи, ты точно не желаешь съездить в Гроштер? Вестия сказала, что знает мага, который специализируется именно на случаях потери памяти. А можно обратиться на факультет ментальной магии…
Я так резко вздрогнула, что сама испугалась своей реакции. На миг почему-то перехватило дыхание. Но при словосочетании «факультет ментальной магии» мне стало не просто не по себе, а очень и очень страшно. Чудилось что-то зловещее в этом названии. А еще я почему-то вспомнила ворон. Черные шумные птицы, которым всегда и до всего есть дело.
Не выдержав, я оторвала голову от подушки и посмотрела на подоконник, уже готовая к тому, что увижу на нем крикливую птицу. Но нет, тот был совершенно пуст. И я с непонятным облегчением перевела дыхание.
— Что с тобой? — удивленно поинтересовалась мать. С плохо скрытой надеждой спросила: — Ты что-то вспомни…
Но не договорила, стыдливо замявшись, когда я порывисто повернулась к ней.
— Нет, матушка, я ничего не вспомнила, — терпеливо и вежливо повторила я, хотя внутри все горело от желания закричать во все горло — да когда же вы все от меня отстанете с этим вопросом!
— Ну хорошо, хорошо, не переживай, значит, попозже вспомнишь, — затараторила матушка и опять ласково погладила меня по голове.
Я прикрыла глаза, стараясь не сорваться на разъяренный рык. Да, это действительно пытка. Самое настоящее изощренное издевательство. Неужели даже самые родные, близкие и любимые люди не понимают, что делают мне больно этими непрекращающимися расспросами?
— А что будет, если я не вспомню? — тихо поинтересовалась я, усаживаясь поудобнее и подложив под спину подушку.
— Как это? — растерянно переспросила матушка.
— Да вот так. — Я зло сжала кулаки и в упор взглянула на нее. — Если пройдут месяцы, годы, но это так и останется тайной? Вы перестанете любить меня? Выгоните из дома?
— Не говори глупостей, — фыркнула матушка и встала, нервно одернув передник. — Конечно же, мы не перестанем любить тебя ни при каких обстоятельствах.
— Тогда хватит мучить меня, — взмолилась я. — Матушка, я ведь не обманываю и не лукавлю. Ну не помню я! Ничего не помню!
— Не переживай, скоро вспомнишь, — беспрекословным тоном отрезала матушка.
Я закатила глаза и все-таки зарычала. О небо, я сейчас кого-то покусаю!
И вдруг замерла. Звук рычания пробудил что-то в моей душе. Какое-то непонятное ощущение знакомого. Что-то темное шевельнулось в моей голове. Не воспоминание, а лишь намек на него.
