Но стоило мне сосредоточиться, как это мимолетное ощущение растаяло, будто его и не было никогда.
— Ты обязательно вспомнишь, Марика, — спокойным уверенным тоном продолжила матушка, к моему счастью, не заметив этой крохотной сценки. — У каждой загадки должна быть отгадка. Тебя не обесчестили и не избили. И за это, вне всякого сомнения, надо принести благодарность богам. Но где-то же ты была все это время! И что-то ты делала!
После чего развернулась и важно прошествовала к двери. На самом пороге обернулась и добавила с ласковой улыбкой:
— Спускайся завтракать, Марика. Ждут только тебя.
Хлопнула, закрывшись, дверь. И я все-таки испустила долгий протяжный стон. Ждут только меня! Значит, вся семья в сборе. И значит, как минимум час Алика, отец и мать то и дело будут задавать вроде как невинные вопросы, желая проверить, не обманываю ли я их. Мне еще крупно повезет, если Герда, которая уже находилась на последних месяцах беременности, не явилась проведать родителей и заодно вновь расспросить непутевую сестру про ее загадочные приключения.
Хорошо, что Айк еще толком не говорит, а то бы и он наверняка принял участие в этом семейном развлечении.
Не было ничего странного в том, что после сообщения матери мне немедленно захотелось улизнуть через окно, лишь бы избежать очередного допроса с пристрастием. И я с сомнением посмотрела в сторону оного. А что, моя комната на первом этаже. Вряд ли мне составит особого труда перебраться через подоконник и спрыгнуть на мягкую землю. Правда, наверняка мамины цветы в палисаднике помну, если не поломаю. Ох, и задаст мне она за это взбучку!
«Взбучку тебе куда скорее зададут за попытку самовольно и без предупреждения покинуть дом, — мрачно исправил меня внутренний голос. — Вспомни, сколько раз за минувшую неделю тебе разрешалось прогуляться в одиночестве. Да нисколько! Каждый раз при этом рядом кто-то из родных присутствовал».
Я окончательно пригорюнилась. Да, беспокойство моей семьи понятно. Они очень боялись, что так внезапно сначала потерянная, а потом обретенная дочь может опять куда-нибудь запропаститься. Но мне от этого не легче. Выть хочется от этой удушающей заботы. Не говоря уже про вопросы, вопросы и вопросы, которые сопровождают меня с утра до самого позднего вечера.
Внезапно в створку окна с нежным звоном что-то ударилось.
Я нахмурилась и на всякий случай подтянула одеяло повыше, поскольку еще не успела надеть платье и оставалась в ночной сорочке. Что это?
Гадать мне долго не пришлось. Почти сразу робкий стук повторился вновь и раздался тихий шепот Генриха:
— Марика, ты спишь?
— Нет, — после короткой паузы отозвалась я.
Странно, из всех моих знакомых и родных только Генрих не мучил меня постоянными расспросами. При наших встречах он предпочитал молчать и просто держать меня за руку. Но именно в его присутствии мне было особенно неловко. Словно я совершила какой-то постыдный поступок и вынуждена скрывать его.
А еще мне почему-то разонравились прикосновения жениха. Нет, я никогда не воспаряла в небеса от блаженства, когда он гладил меня по волосам или же целовал. По-моему, такое возможно лишь в любовных романах. Но мне было приятно его присутствие. Нравилось болтать с ним ни о чем и одновременно — обо всем на свете. Однако после моего исчезновения и чудесного возвращения все изменилось. Каждая попытка Генриха обнять меня вызывала глухое раздражение, которое медленно, но верно копилось в душе. Конечно, я не показывала ему это, но, боюсь, он сам догадался. Иначе почему вдруг последние дни забегал ко мне всего на пару минут в день. Осведомлялся о моем здоровье и вновь исчезал.
Наверное, Генрих готовился разорвать помолвку. Кому нужна невеста, в прошлом которой скрываются такие темные пятна и о которой судачит вся округа…
«Признайся честно: ты хочешь, чтобы он сделал это, — опять забубнил внутренний голос. — Потому что сама на это никогда не осмелишься».
Я даже опешила от этой мысли. Я хочу, чтобы Генрих разорвал помолвку? Да ну, чушь какая! Я люблю его и, напротив, мечтаю о том дне, когда он назовет меня своей женой!
Но в глубине души опять тяжело заворочалось какое-то воспоминание. Так бывает, когда, к примеру, приходишь на кухню и вдруг осознаешь, что забыл, зачем вообще сюда шел. И кажется, будто стоит только сосредоточиться, как найдешь ответ на этот вопрос. Но время идет, и, обескураженный, ты вынужден уйти, кляня свою дырявую голову за такие проделки.
Вот и теперь мысль растаяла, так и не оформившись толком. Я не понимала, почему грядущая свадьба вызывала во мне такой внутренний протест. И от этого мне было по-настоящему плохо. Хоть бы Генрих не догадался, что его невеста не испытывает особого счастья от предстоящего торжества! Он хороший парень и не заслуживает обиды с моей стороны.
Между тем створки окна распахнулись шире, и в них показалась встрепанная голова Генриха.
Тот подтянулся на руках и уселся на подоконник, неловким движением едва не смахнув на пол вазу с цветами. Но в последний момент успел ее поймать и виновато улыбнулся мне.
Я растянула губы в ответной вежливой улыбке, хотя по-прежнему не испытывала особой радости от внезапного визита жениха.
— Извини, что беспокою тебя, — сказал он, видимо, осознав, что я не особенно счастлива видеть его.
Наверное, мне следовало воскликнуть, что каждая наша встреча — радость для меня, тем более столь неожиданная. Заверить, что он всегда желанный гость в нашем доме. Но я промолчала. Боюсь, мои слова прозвучат слишком фальшиво, и Генрих, несомненно, поймет мою неискренность.
Однако мне самой было интересно, почему мое отношение к жениху вдруг так резко переменилось. И я постаралась беспристрастно взглянуть на Генриха, который восседал всего в нескольких шагах от меня.
Да, стоило признать, что Генрих являлся обычным парнем, во внешности которого не было ничего отталкивающего. Невысокий, с русыми волосами, выгоревшими на солнце до рыжины, серыми глазами. У него имелся лишь один недостаток: привычка сутулиться. Но это из-за того, что ему часто приходится выполнять кропотливую работу. Одежда, конечно, так себе. Штаны так вообще протерты на коленях чуть ли не до дыр. Но оно и понятно. Он часто помогает своему отцу. Глупо как-то наряжаться в пыльный сарай, где все в деревянных опилках и стружках.
Я внимательно посмотрела на руки Генриха, шершавые и мозолистые. Такими только молоток плотника и держать. Зато его отец делает самую лучшую мебель во всей округе. Заказы на полгода вперед расписаны. То есть бедствовать наша семья точно не будет, потому что Генрих — единственный сын и с удовольствием перенимает секреты семейного мастерства.
— Что-то случилось? — Генрих, перехватив мой изучающий взгляд, покраснел и зачем-то спрятал руки за спину, словно стеснялся мозолей. — Марика, ты чего так на меня смотришь?
— Интересно, почему ты так странно зашел в мою комнату, — поторопилась объяснить я. — Чем тебе дверь не угодила?
