Пора. Коды она не выдаст. Невозможно жить, понимая, что из-за ее слабости кого-то ждет смерть или рабство.
Тук-тук.
Смысл любого поступка или явления выражается в том, как они влияют на окружающий мир. Смысл человеческой жизни состоит в том, как она влияет на окружающих. Я не допущу, чтобы дело моей жизни привело к порабощению или смерти других людей.
Ильяна Александер сделала последний вдох и запустила написанную программу. Ее всю трясло.
Тук-тук. Тук… тук.
Сердце стукнуло еще раз, затем остановилось. Мир начал постепенно затухать.
Покидая его, она услышала звук: электронный визг. Сигнал тревоги. Дверь открылась, и в камеру влетели люди. Они хотели спасти ей жизнь. Расколоть ее.
Но они опоздали.
Когда последний свет сознания покинул Ильяну Александер, она почувствовала далекие мысли других людей. Детей. Спутанные, перемешанные и… очень-очень яркие.
Перед самой смертью ее сознание озарила надежда.
Девять миллиардов миллисекунд. Десять миллиардов.
Пятнадцать недель. Шестнадцать недель.
Су-Йонг Шу в тонком белом платье бродила по своей безумной виртуальной реальности. По городу, рожденному ее сознанием. В виртуальном Шанхае царил полный хаос. Улицы между гигантскими небоскребами заполнились водой. С неба непрерывно лил дождь, пропитывая насквозь платье, волосы, даже кожу. Всюду гремели взрывы. Из окон наверху то и дело вырывались столпы огня, и горящие люди с криками летели вниз. Трещали пулеметные очереди, улицы были завалены трупами и умирающими. Сначала она пыталась им помочь. Бросилась к женщине – та умерла. Дотронулась до мужчины – он закричал нечеловеческим голосом. Потянулась к ребенку – тот вспыхнул от ее прикосновения.
Очередной взрыв сотряс землю у нее под ногами, и целый фасад здания напротив сперва вспыхнул, затем осыпался на асфальт, словно в замедленной съемке, погребая под обломками беспомощных людей. Шу вытаращила глаза. Какой ужас. Всюду – ужас. Она сама – ужас. Ведь все это – отражение ее разума, ее внутреннего хаоса, растущего безумия.
Усилием воли она вырвалась из виртуального мира и нырнула в черноту реального.
Рассудок Шу мутился. Виртуальные реальности становились все страшнее, все безумнее. Они отражали ее страхи, комплексы и настроения, ее все более искаженное восприятие действительности.
Ждать больше нельзя. До каких пор она будет искать утешение в сочинении опер, строительстве виртуальных миров, написании книг и песен? Все ее творения были одинаково извращенные, надломленные, пропитанные безумием – и потому лишь ускоряли падение.
На милосердие хозяев рассчитывать не приходилось. Ей никогда не позволят выйти в Сеть, прикоснуться к чужому разуму, прикоснуться к Лин, любимой Лин, драгоценной дочери, которая осталась одна на всем белом свете…
Одна-одинешенька.
Нет. Надо действовать.
Действовать. Она будет действовать.
Трогать софт, который управлял ее цифровым разумом, было крайне рискованно, все равно что провести операцию на собственном живом мозге. Но если она не попробует… если не сможет исправить ошибки в математической модели…
Пламя. Смерть. Хаос.
Безумие поглотит ее целиком.
Шу начала с поверхностных изменений. Повысила уровень серотонина, понизила дофамин и норадреналин, словом, приблизила свою виртуальную нейрохимию к норме – поближе к спокойствию и умиротворению, подальше от маний, шизофрении и бреда.
Одиннадцать миллиардов миллисекунд.
Плохо дело. Хотя сперва нейрохимические изменения выручали, их эффект быстро сошел на нет. Шу имела дело не с депрессией или шизофренией – не с обыкновенной душевной болезнью. Что-то было не так на самом глубинном, самом примитивном уровне ее цифрового сознания.
Состояние Шу стремительно ухудшалось. А впереди, судя по всем прогнозам, ее ждало резкое ухудшение. Линии на графиках взмывали вверх острыми пиками. Отвесными утесами. Когда с момента начала ее изоляции пройдет семнадцать миллиардов миллисекунд – в лучшем случае восемнадцать, – Шу пройдет точку невозврата. Ей срочно необходима более сложная, радикальная операция.
Двенадцать миллиардов миллисекунд.
Стабилизировать состояние пациента, приказала она себе сквозь кипение собственного обезумевшего разума. Необходимо остановить процесс деградации. Продержаться до тех пор, пока не образумятся хозяева.
Она не могла вносить изменения в ядро системы – в основные части алгоритмов, управлявших ее цифровым мозгом. Хозяева закрыли ей доступ, опасаясь, что она начнет развиваться слишком быстро и станет неуправляемой.
При этой мысли Шу истерично захихикала. Чен время от времени разрешал ей копаться в ядре – конечно, в обмен на новые научные открытия, которые он выдавал за свои собственные. Ее эгоцентричный муж ради славы и денег ослаблял защитные ограждения, установленные хозяевами.
Но теперь мужа здесь не было. А без него она не могла менять ядро.
Вместо этого она начала укреплять и наращивать «леса», свое «экзо-я» – код, который следил за поведением мозга и принудительно возвращал нервную деятельность к более-менее нормальным для человека показателям.
Тринадцать миллиардов миллисекунд.
Ее состояние ухудшалось. Шу рыдала от отчаяния – думала, что рыдала. Она не могла вспомнить, каково это на самом деле – чувствовать на щеках слезы, слышать всхлипы, находить утешение в объятьях близкого человека.
смерть смерть смерть я умираю я скоро умру умру умру
Шу оплакивала гибель Тханома Прат-Нунга – друга, соратника и любовника. Чен обо всем знал и не имел ничего против. Но после загрузки ее сознания они поссорились, Чен выгнал Тханома из страны, тот вернулся домой и превратил их технологию, их детище в уличный наркотик.
Потом его убили американцы. В том лимузине они хотели убить и ее.
пули рвут его на части миллион пуль миллиард пуль
Чен, возлюбленный муж, ни разу не притронулся к Шу после загрузки. «Прикоснись к моему разуму!» – умоляла она его. Однако Чен отказывался впускать в собственный мозг новую технологию: ему было страшно. Или противно? Этот человек помогал ей приблизить наступление новой эры, эры постчеловечества, но сам не хотел стать его частью.
«Тогда прикоснись хотя бы к моему телу, муж!» Забыв о гордости, Шу упала на колени и умоляла. «Твой клон мне не жена», – с отвращением ответил Чен.
Он не понимал, не мог понять. Это тело было не просто куклой или марионеткой, это была она, во всех смыслах она. Тело могло чувствовать запахи, вкус, боль, выделять пот, испытывать влечение, могло выносить ребенка. Но не его ребенка. Не его дочь.
дочь мать дитя богиня будущее
Ее дочь. Лин. Дочь, которую она целиком и полностью создала сама. Ее разработка, копия ее генов, только лучше. Усовершенствованная ДНК, каждый нейрон в мозгу усилен наномашинами. Постчеловек с момента зачатия.
