А христианство исходит из другого: несмотря на внешность, важная часть нашей личности остается такой же, как в раннем детстве. Соответственно, как и детям, нам нужна поддержка. И знания должны подаваться нам медленно и осторожно, как еда, порезанная на удобные для пережевывания кусочки. И больше чем несколько уроков в день выжмут нас досуха. К примеру, вполне хватит и двенадцати строк Второзакония, снабженных несколькими комментариями, которые простым языком объяснят, что нам следовало заметить и, соответственно, прочувствовать.
Методики, которых академия панически боится – упор на связь между абстрактными идеями и нашей жизнью, понятное толкование текстов, предпочтение отрывкам перед целым текстом, – всегда использовала религия, поскольку ей приходилось бороться (за столетия до изобретения телевидения) за то, чтобы идеи, которые она упорно несла людям, выглядели яркими и интересными для нетерпеливых и легко отвлекающихся слушателей. Церковь прекрасно понимала, что величайшая опасность, которая ей грозит, это не сверхупрощение концепций, а потеря внимания и поддержки из-за непонятности и равнодушия. Христианство не сомневалось, что его наставления достаточно ясны, чтобы их понимали на самых разных уровнях, и представить их можно как самым простым языком для йоменов в деревенском приходе, так и на латыни для теологов в университете Болоньи.
Обучаю мудрости, а не наукам. Джон Уэсли, уличная проповедь в Йорке (1746).
В предисловии к книге своих избранных проповедей Джон Уэсли объяснял и защищал свою тягу к простоте: «Я довожу простую правду до простых людей… Я воздерживаюсь от красивых философских рассуждений, от сложных и утонченных доводов; и, если возможно, даже от того, чтобы показаться ученым. Моя цель… забыть все, что я прочитал за свою жизнь».
Считаные смелые мирские писатели нашли в себе силы высказаться с такой откровенностью, наиболее известные из них Дональд Винникот в области психоанализа и Ралф Уолдо Эмерсон в литературе. Но таких исключительно мало, и большинство из них отталкивается от религиозного прошлого (Винникот начинал как методист, Эмерсон – как трансенденталист).
Величайшие христианские проповедники говорили просто в самом лучшем смысле этого слова. Они не упрятывали свои доводы в сложные и заумные фразы, потому что всего лишь хотели помочь тем, кто приходил их послушать.
7
И наоборот, мы создали интеллектуальный мир, наиболее знаменитые институты которого редко снисходят до того, чтобы задавать, не говоря уже о том, чтобы на них отвечать, самые серьезные вопросы души. Чтобы исправить эту ситуацию, нам, возможно, следует тщательно пересмотреть работу наших университетов, начав с таких дисциплин, как история и литература, которые, даже рассматривая важный материал, обходят наиболее болезненные темы и не привлекают наши души.
Преобразованные университеты будущего будут работать с тем же культурным наследием, что и их более традиционные современники, то есть изучать те же романы, исторические хроники, пьесы и картины, но подавать этот материал, связывая его с жизнью студентов, а не преследуя чисто академические цели. «Анну Каренину» и «Мадам Бовари» будут проходить в рамках предмета «О сложностях семейной жизни» вместо того, чтобы сосредотачиваться на повествовательных тенденциях литературы девятнадцатого века. Труды Эпикура и Сенеки появятся в программе курса об умирании, а не в обзоре философии древнего мира. От факультетов будут требовать строить программы, соотнося их с насущными проблемами нашей жизни. Идеи поддержки и преобразования, которые сейчас лишь призрачно звучат в речах на выпускных церемониях, приобретут конкретные формы и начнут открыто изучаться в мирских институтах, как они изучаются в церквях. Появятся курсы, которые среди прочего будут исследовать одиночество, смену места работы, улучшение отношений с детьми, восстановление близости с природой, сопротивление болезни. Университет, который поймет истинное предназначение культурных артефактов в секулярный век, учредит «Факультет взаимоотношений», «Институт умирания», «Центр самопознания».
Тут едва ли кто заснет. Надпись на рисунке: Факультет взаимоотношений.
Вступив на этот путь, как того и хотели Арнольд и Милль, мирское образование начнет преодолевать страхи, которые возникают у него в связи с уместностью и перестройкой своего учебного плана, чтобы напрямую заняться нашими самыми насущными личными и этическими проблемами.
б) Как нас учат
1
Перестраивая университетское образование в соответствии с идеями, почерпнутыми у религии, придется менять не только учебный план, но и, что не менее важно, сам процесс обучения.
В своих методах христианство с самого начала руководствовалось простым, но крайне важным наблюдением, которое, тем не менее, никогда не производило никакого впечатления на тех, кто руководит светским образованием: как легко мы многое забываем.
Христианские теологи знали, что наша душа страдает от, как назвали это греческие философы, акразии: понимание, что нужно делать, сочетается со стойким нежеланием это делать – то ли из-за слабости силы воли, то ли по рассеянности. Мы все обладаем мудростью, но нам не хватает духа должным образом использовать ее в нашей жизни. Христианство представляет себе мозг медлительным и слабым органом, на который легко произвести впечатление, но который склонен быстро переключаться на что-то другое и забывать о данных обещаниях. Соответственно, религия полагает, что главная задача обучения не противодействие невежеству – а именно так считают светские педагоги, – а борьба с нашим нежеланием действовать в соответствии с идеями, которые в теории уже полностью нами восприняты. Христианство следует за греческими софистами, настаивая, что все уроки должны воздействовать и на разум (logos), и на эмоции (pathos), а также руководствуется высказыванием Цицерона, что публичный оратор должен владеть тремя навыками: доказывать (probate), радовать (delectare) и убеждать (flectere). Действительно, бубнение потрясших мир идей едва ли принесет результат.
2
Однако защитники университетского образования редко тревожатся из-за акразии. Они безоговорочно уверены, что люди должным образом воспринимают идею, если слышат о ней раз или два в двадцатилетнем возрасте, перед тем как начать долгую, лет на пятьдесят, карьеру в финансах или маркетинге, от лектора, который монотонно бубнит, стоя в аудитории с голыми стенами. Согласно этой точке зрения, идеи могут выпадать из разума в совершенно случайном порядке, совсем как содержимое перевернутой сумочки, или высказываться с неуклюжей банальностью руководства по эксплуатации, без лишней эмоциональной окраски. С тех самых пор, как Платон критиковал греческих софистов за то, что они предпочитают красиво говорить, а не честно мыслить, западные интеллектуалы крайне подозрительно относятся к красноречию, что в устной, что в письменной форме, пребывая в уверенности, что красноречивый педагог прячет под сладкозвучием неприемлемые или пустые идеи. Как подается идея – сущий пустяк в сравнении с самой идеей. По этой причине в современном университете ораторский талант не востребован, университет гордится тем, что интересует его лишь истина, а не способы ее успешной и доходчивой подачи.
