Судорожно глотая воздух, Кинан уткнулся лбом ей в плечо. Теперь, когда в голове у него прояснилось, на свет вылез неприкрытый здравый смысл. Неумение сдержаться раздражало Кинана так же, как и струившийся по спине пот.
– Я опять потерял голову. Рядом с тобой я лишаюсь способности мыслить здраво, любимая. Нам ни к чему так рисковать.
Кинан чертыхнулся – Уинни рассмеялась.
– Ты уверял, что любишь повторения. Что ты всегда к моим услугам, – напомнила она.
– Будь моей хозяйкой, мой чернослив. Единственное мое желание – служить тебе верой и правдой.
Глава 14
Раздевшись до пояса и оставшись в штанах кирпичного цвета, Кинан прислушивался к доносившимся из дома стуку молотков и болтовне мастеровых. Он нашел в глубине сада укромное место, где можно было поупражняться с гирями, и, горделиво выпятив грудь, обозревал свои владения. Конечно, работы еще много, но дом выглядел гораздо лучше с того дня, когда он привез сюда Уинни.
Сначала закончили гостиную. Узнав, что Уинни отдает предпочтение зеленому цвету, Кинан отклонил предложение декораторов оформить комнату в ярко-желтых тонах и настоял на том, чтобы все здесь было под цвет ее глаз. Будучи человеком неискушенным, он остановил свой выбор на портьерах ручной работы, которыми были задрапированы французские, от пола до потолка, окна, на аксминстерском ковре, выполненном по узорам античных мастеров, и на мебели, скорее призванной удовлетворить тонкий женский вкус, нежели служить верой и правдой крупному мужчине.
Несмотря на опасения Кинана, получилось на удивление мило. Перед его мысленным взором предстал образ Уинни, которая сидит у камина, погрузившись в чтение. К сожалению, необходимо было придумать подходящий предлог, чтобы вновь привезти ее сюда, – пусть посмотрит, как повлияло на обстановку ее присутствие.
На лбу и спине Кинана, несмотря на утреннюю прохладу, выступили капельки пота, пока он поднимал гири над головой и опускал их до уровня груди. У него больше не было необходимости заниматься боксом, однако и ум, и тело его требовали регулярных тренировок.
– Сила в руках уже не та, Милрой.
Кинан приветственно кивнул Голландцу.
– Ты говоришь чушь! – произнес Милрой и несколько раз поднял руки с зажатыми в них гирями.
– Впечатляет. Поддерживаешь форму? До сих пор бегаешь?
– Каждое утро. По двадцать четыре километра.
Его приятель скрестил руки на груди и оперся о ствол дикой яблони.
– К бою готовишься?
– Я же говорил тебе, что с прошлой жизнью покончено. – Кинан опустил гири на землю, потянулся за полотенцем и вытер пот с лица и груди. Затем, взглянув на хмурое лицо Голландца, пожал плечами. – Ты думал, если я уже не дерусь, то разленюсь и растолстею?
– Нет, только не ты! Хотя стыдно использовать такое тело лишь для того, чтобы производить впечатление на дамочек. – Он не обратил внимания на негодующий возглас Кинана. – Ты умен, умеешь зарабатывать. Многие заплатили бы кучу денег за твои способности.
Милрой взял рубашку и покачал головой.
– Пусть любителями заправляет Джексон. Терпеть не могу тех, кто твердит, будто обожает спорт, а сам распускает нюни, когда на его крахмальную рубашку упадет хоть капелька крови.
– По-моему, ты недооцениваешь молодую кровь…
– А ты преувеличиваешь мой интерес к боксу. – Кинан натянул рубашку через голову. – Когда Шаббер нашел меня, у меня было только одно – огромное желание выжить. Бокс давал мне еду и место для ночлега. Многие удовлетворились бы и этим. Но удача и опыт позволили мне изменить свою судьбу.
– Вот значит как! Красивые слова, чтобы прикрыть неприглядную правду: месть. Или ты так увлекся своей игрой и расточительством, что забыл о менее благородной цели?
Нет, Кинан ничего не забыл. Эта цель стояла между ним и Уинни, порой ослепляя его, словно солнце.
– Ты голоден? Я нанял прислугу. Теперь у меня есть кухарка.
Голландец ухватился за возможность сменить тему. Он отошел от дерева и направился в дом следом за хозяином.
– Всё как полагается и буфет с деликатесами в столовой?
– Ага. Лакей нальет тебе кофе, а дворецкий вышвырнет вон, если ты будешь мне хамить.
Потирая руки в предвкушении угощения, Голландец ответил:
– Всё честь по чести.
У дверей их встретил недавно нанятый дворецкий. Уиггету было под пятьдесят. В молодости он тоже был боксером, весной 1787 года победил Сэма Мартина по прозвищу Мясник из Бата, а через три недели в пьяной драке в таверне потерял правый глаз. Годы посеребрили волосы боксера, смягчили его черты, но что-то во взгляде этого одноглазого человека предупреждало: его кулаки по-прежнему готовы к бою. Кинан нанял Уиггета безо всяких колебаний.
– Мистер Милрой, вас спрашивает какой-то джентльмен. Он ждет вашего приглашения.
Кинану даже не пришлось брать карточку с подноса – он и так разглядел инициалы.
– Похоже, он гораздо сильнее, чем я предполагал, если жаждет встретиться со своим внебрачным сыном, – пробормотал Милрой.
– Ты примешь его?
Пытаясь убедить себя в том, что карточка ничего для него не значит, Кинан взял ее в руки, раздумывая над вопросом Голландца. В голове у Милроя прокручивалось несколько забавных сценариев, в финале которых его папаша уходил, ничего не добившись. Кинан скомкал карточку и швырнул ее на поднос.
– Уиггет, проводи его светлость в гостиную. – И, пресекая возражения приятеля, добавил: – Позавтракаешь без меня. Я не могу отказать герцогу, раз уж он вознамерился воссоединиться с сыном.
* * *
Кинан, ожидая появления отца, устроился в лакированном буковом кресле с высокой спинкой. Его пальцы обхватили резные подлокотники – их твердость придавала боксеру уверенности в себе. Вот и настал этот день. Старый развратник решил, что пришло время признать своего первенца. Милрой вспомнил тринадцатилетнего мальчишку, который продал бы душу дьяволу за то, чтобы Рекстер удостоил его своим вниманием, но дверь захлопнули у него перед носом – знать тебя не знаем! Теперь отец явился к нему сам. Увы, придется разочаровать его – договориться с тем тринадцатилетним мальчишкой было бы гораздо проще, чем с этим взрослым мужчиной.
В гостиную вошел Уиггет. За ним с нетерпеливым видом следовал герцог.
– Сэр, его светлость герцог Рекстер.
Внутри у Кинана что-то сжалось, когда он взглянул в глаза, удивительно похожие на его собственные. Его словно ударили под дых. Стараясь не выдавать своих чувств, Милрой обратился к дворецкому:
– Ты свободен.
Он не стал вставать, да и Рекстер стоял на месте, не протягивая руки́ для приветствия. Уиггет закрыл за собой дверь.
Хозяин и гость пару секунд оценивали друг друга. Решив, что преимущество на его стороне, Кинан кивнул на стоящее рядом с ним кресло. Однако, вместо того чтобы сесть ближе к нему, Рекстер устроился в мягком зеленом полукруглом кресле прямо напротив Кинана. Подлокотники поддерживали резные величественные львы, оскалившие клыки.
