— Сколько тебе лет? — спросила Ольга.
— Восемнадцать, — соврала я: на деле тогда мне едва исполнилось семнадцать.
Жить в Свиблове было легко и беззаботно. Девочки опекали меня, особенно Илана, у которой (мне по секрету сообщила Ольга) в забытой Богом липецкой деревне осталась дочка одного возраста со мной. Вообще, все три мои соседки приехали из медвежьих углов широкой нашей страны.
По вечерам мы усаживались каждая на свою кровать, и, хрустя чипсами либо попкорном, смотрели по DVD фильм или мультик, что попадалось под руку. Шевелились занавески, ползала по ним кудрявая тень, и почему-то приятно было знать, что тень эта от могучего тополя за окном, в ветвях которого застрял ветер.
Когда фильм заканчивался, Илана выключала компьютер:
— Спать.
Но слово за слово — начинался разговор, интересный и привлекательный для меня. Я никогда не вступала в него, просто слушала.
Говорили девочки о мужиках. О том, как эти мужики — Олеги, Сережи, Эдики, Стасы, даже какой-то Гоги, с которым Жанна познакомилась в Сочи, любили их, обманывали, женились на них, разводились… Иногда Ольга или Жанна допускали в своих рассказах такие подробности, от которых у меня загорались уши, и мне казалось, что они светятся в темноте, как фонарики.
— Полегче, здесь ребенок, — прерывала Илана.
Ребенком она называла меня.
И неизменно к концу разговора, когда у подружек начинали слипаться глаза, а язычки — прилипать к нёбу, они приходили к выводу — мужики–козлы, но следующим вечером вновь говорили об Олегах, Стасах, Эдиках…
А что же работа? Работа была не сложная, хоть и довольно нудная. Когда я, по выражению Ирины Мухамедовны, втянулась, дни, недели и месяцы полетели быстро. Так первоклассник торопится проглотить поскорее нелюбимую манную кашу: раз — и тарелка пуста.
По-настоящему — во всех подробностях ощущений и чувств — мне запомнился первый день моей работы, когда ранним утром я приехала в офис, желтый двухэтажный дом, расположенный в одном из переулков на Чистых Прудах.
Рядом с массивной металлической дверью — блестящая табличка: «Компания «Чистая Жизнь», а под табличкой — небольшой прибор с кнопкой. Я уже знала, для чего он предназначен, и надавила кнопку.
— Кто? — заспанный голос охранника.
— Марина Книппер. Я здесь работаю.
— Секунду.
Секунда тянулась медленно; мне начинало казаться, что дверь никогда не распахнется, и я так и буду стоять перед ней так долго, пока не превращусь в истукана. Но истукан на пороге, похоже, никому не был нужен: щелчок! — дверь отворилась. Я вошла.
Недлинный широкий коридор, желтый цвет линолеума, желтый свет плафонов… Почему здесь все такое желтое? Несколько дверей, настежь открытых. Юноши, одетые в костюмы-двойки, при галстуках, девушки в красивых платьях — туда-сюда по коридору, из одной двери в другую. Суета, как в улье.
— Молодой человек, — остановила я белобрысого юношу, с удовольствием покатав на языке это московское обращение «молодой человек».
— Вы по поводу работы? — бросил он, смерив меня, как мне показалось, неодобрительным взглядом.
— Я уже здесь работаю. Мне надо к Ирине Мухамедовне.
На лице парня промелькнула заинтересованность.
— Ирина Мухамедовна в седьмом кабинете. Там.
Он махнул рукой в конец коридора.
— Спасибо.
Я двинулась к двери с золотистой табличкой: «Чистая Жизнь. Администрация».
— Удачи, — крикнул мне вслед парень.
Я не обернулась и не ответила. Белобрысый мне не понравился. Нет, внешне он был очень даже ничего: подтянутый, аккуратный, но с лица его сквозило желание всем понравиться, всем угодить.
— Проходи, Марина.
Ирина Мухамедовна сразу узнала меня.
— Здравствуйте.
— Проходи. Присаживайся.
Я опустилась в мягкое кресло, обитое черной матовой кожей.
— Выучила?
Я кивнула.
— Давай сюда листок.
Я протянула Ирине Мухамедовне тетрадный листок, исписанный ровным подчерком. Этот листок мне дала Илана.
«Заучи эту дребедень, — сказала она. — В нашей работе — это самое главное».
— Хорошо, — толстые пальцы Ирины Мухамедовны сомкнулись над бумажкой, и та исчезла, как у фокусника в цирке.
Ирина Мухамедовна пару мгновений рассматривала меня, улыбаясь, потом сказала:
— Марина, ты умная девочка, и понимаешь, что написанное в этой бумажке, — лишь, так сказать, основа. Просто краткое описание нашего товара. Его нужно продать, а здесь все средства хороши, так что ты можешь говорить клиенту, что хочешь. Хоть о том, какого волшебного цвета у него глазки. Главное, всегда помни о цели. Цель — уломать человека купить товар.
«Уломать», — резануло слух.
— Я понимаю, Ирина Мухамедовна.
— Вот и прекрасно. И не бойся ошибиться. Мы все так начинали — с проб и ошибок.
Ирина Мухамедовна говорила, а я смотрела на ее верхнюю губу. На ней росли едва заметные черные усики.
— Возьми, — Ирина Мухамедовна протянула мне какую-то тряпку.
— Что это?
— Это твоя униформа. Пойди и переоденься.
Она указала мне на ширму в углу кабинета. Я покорно проследовала туда. За ширмой стояли зеркало и вешалка.
Я развернула данную Ириной Мухамедовной тряпку: зеленое, довольно короткое платье с глубоким декольте. Да я ни за что такое не надену! Что мне подсунула эта усатая тетка? Зачем я здесь вообще?
Поезд на Изюминск разводит пары на вокзале… Спешат по перрону опаздывающие пассажиры — с детьми, с баулами…
Быстро стянув свитер и джинсы — ой, холодно! — я напялила платье. Посмотрелась в зеркало. Удивительно, но оно подошло мне по размеру, и выглядела я в нем совсем неплохо.
— Мариночка, — голос Ирины Мухамедовны доносился глуховато, как с того света. — Не задерживай, пожалуйста, ты у меня не одна!
Я вышла из-за ширмы. Солнечный луч, проникший в окно, осветил меня. Я знала, что мои волосы вспыхнули красным огнем.
— Какая красотка, — воскликнула Ирина Мухамедовна. — Тебе всегда надо платье носить.
— Спасибо, — смутилась я.
— Вот только, — Ирина Мухамедовна показала рукой на свою огромную, скованную блузкой грудь. — Оттяни ткань немножко вот здесь, чтобы грудь твоя была более заметна.
— Зачем?
— Делай, что говорят.
Поезд на Изюминск медленно отвалил от дебаркадера и пополз прочь от вокзала…
Я дернула платье на груди, так, что оно чуть не порвалось.
