Киркоров сверкнул на меня единственным глазом. Снегирь, не будучи в курсе наших с Киркоровым взаимоотношений, понял по-своему.
— Все верно, надо всегда быть начеку, — понизив голос, сказал он. — ОСОБЬ не дремлет.
Темные стены, капающая с потолка вода, темнота оказались замечательной декорацией к разговору об ОСОБи. Мы пошли молча.
Луч света уткнулся в желтоватую стену. Под ногами захлюпала вода. Этот зал казался не таким огромным, как тот, где мы были с Мариной.
— Сюда!
Вслед за Снегирем я спустился с платформы на рельсы. Они, как и раньше, как и всегда, струятся двумя желтоватыми змейками, приглашая в путь. Куда? Неважно, куда. Все предопределено, все продумано и решено за тебя. Вот потому-то игроков так завораживает железная дорога…
Шли долго, лямка рюкзака немилосердно впилась в плечо. Киркоров раздражающе сопел за спиной, шумно втягивал в рот сопли, харкал. Идет налегке, гнида! Взвалить бы ему на хребет пятьдесят кило взрывчатки…
— Перекур, Снегирь, — окликнул я, остановившись.
«Пошли вы нахер, я не намерен подрываться!»
Сняв с плеча рюкзак, я присел на рельс. Снегирь с готовностью пристроился рядом.
Киркоров кашлянул, вынул из-за пазухи портсигар. Взял сигарету, чиркнул зажигалкой. Запах дыма был горьковат и защекотал ноздри.
Киркоров протянул портсигар Снегирю, затем — мне.
«Не курю», — хотел было сказать я, но, решив, что это будет выглядеть как-то… по-бабьи, взял сигарету.
— Музейные, — вдогонку похвастался Киркоров. — Редчайший табачок. Такие сам Сталин курил.
— Ну, уж прям — Сталин, — усомнился Снегирь, выпуская дым через ноздри.
— Не веришь? Смотри!
Киркоров сунул под нос Снегирю портсигар. На серебристой крышке — выпукло — усатый во френче, в зубах — трубка; под портретом шесть букв — «СТАЛИН».
Снегирь не обратил внимания на трубку в зубах вождя и, пожав плечами, сплюнул.
— Ну, лады. Сталин так Сталин, какая хер разница? Странный ты, Киркоров.
Я поднялся, бросил окурок, — тот зашипел, как видно, угодил в лужу. Расправил спину, вскинул рюкзак на плечо.
— Пошли! Нет времени на трындеж…
Метров через триста показался новый зал. Снегирь подал знак: нужно вскарабкаться на платформу. Дальше — переплетение многочисленных лестниц и переходов, я диву давался, как он ориентируется здесь. Наконец, когда мы свернули налево, находясь перед двухпутной развилкой, я не выдержал.
— А ты, Снегирь, похоже, часто ходишь этими тропами?
— Раз в год, — отозвался Снегирь.
— Тогда я не понимаю…
— Что тут понимать? Смотри!
Он навел фонарь на стену прямо перед поворотом. Я пригляделся. Тонкая зеленая стрелка указывала направо.
— Зеленая стрелка — путь на барахолку, красная — в Сокольническую глухомань, синяя — к измайловским мародерам, желтая — на ВДНХ. Все просто.
— Все так просто, все так сложно, мы ушли в открытый космос, — пропел под нос Киркоров.
— Кончай ты со своей пидорасней, — окрысился на него Снегирь.
Киркоров сплюнул и заткнулся.
— Стоп! — Снегирь замер. — Кажись, пришли. Где-то здесь должен быть люк…
Шум голосов оглушил меня. Я никогда не видел столько людей сразу — они двигались поодиночке и группами в сторону каменной рогатой чаши. Одетые в тряпье и добротные кожанки; с оружием или без; увечные, здоровяки, старые, молодые; почти все тащили на закорках огромные баулы, кое-кто даже вез санки, доверху груженные тряпьем и железками. На нас, как-никак, только что вылезших из-под земли, никто и не посмотрел.
— Добро пожаловать на барахолку, — сказал Снегирь, прикрывая крышку канализации.
— Да, — Киркоров с явным наслаждением втянул в легкие воздух. — Обожаю этот запах.
Пахло и вправду приятно — жареным мясом, сеном, дымком.
— Будьте начеку, — предупредил Снегирь. — Здесь кишат особисты.
При этих словах меня задел плечом закованный в кожу длинноволосый мужик и, процедив что-то сквозь зубы, проследовал мимо.
— Вот видите, — качнул головой Снегирь. — Не исключено, что этот орангутанг и есть… Пошли скорей — не до запахов.
Снегирь явно нервничал, оглядывался по сторонам, словно кролик, выскочивший из норки.
Над входом в каменную чашу красовалась надпись: «Стадион Динамо», перед чугунными воротами стояли двое с автоматами.
Приблизившись к воротам, Снегирь перестал быть похожим на испуганного кролика, теперь, скорее, он был похож на расслабленную обезьяну.
— Здорово, братаны, — бросил автоматчикам.
— Вонючий дикарь тебе братан, — в общем, миролюбиво, отозвался один из охранников. — Кто такие?
Его товарищ подозрительно зыркнул на рюкзак у меня за плечом.
— Мародеры с Района Третьего Кольца. Бескудниково знаешь?
— Не знаю, но ясно, что из жопы.
Автоматчики заржали. Снегирь заржал вместе с ними.
— Ну и нахер вы приперлись из своего Бескудникова? — автоматчик сплюнул на рыжий от мочи снег зеленоватый комок.
— Мы как все, братан, — осклабился Снегирь. — Толкнуть кое-что, дашь на дашь.
— Толкнуть, значит?
Охранник долгим взглядом окинул меня. Стало неуютно, совсем неуютно.
— А что именно вы собрались здесь толкнуть?
Капля холодного пота побежала по спине. Я сдвинул лопатки. За нами образовалась очередь из навьюченных баулами людей. Толпа надавливала:
— Вы че там, блядь, застряли?
— Пропускай этих пидаров, либо расстреливай, долго мы тут будем спины ломать?
Один из охранников явно занервничал, но его напарник упрямо стоял на своем.
— Счас я тебя пропущу, — крикнул он в толпу. — Счас я тебя, сука, на тот свет пропущу.
Он обратил к Снегирю перекошенное лицо:
— Что в рюкзаке?
— Братан, — Киркоров приблизился к автоматчику. — Зачем ты так?
— Назад, пидор.
Ствол автомата уперся в живот Киркорову. Но, кажется, кроме меня этого никто не заметил, серебряный портсигар со Сталиным на крышке перекочевал из руки Киркорова в карман охранника.
— Проходите.
Обливаясь потом, я проследовал в ворота. Черт подери, надо же!
— Я думал, взрывчатка не запрещена на барахолке, — шепнул я Снегирю.
— Не запрещена, — он ухмыльнулся как ни в чем ни бывало. — Если ты не хочешь ее толкнуть, то не запрещена…
— Киркоров.
