Я знала, что они идут сюда, но это не имело значения. Жан-Клод понятия не имел, как помочь Никки.
Прибежали медики. Домино помог снять меня с Никки, помог им вытащить его из душа в раздевалку. Я пошла за ним, но пришлось остаться в дверях, потому что в раздевалке на всех не было места. Его положили на мат возле той скамейки, где мы только что занимались любовью. У докторши уже были в руках контакты дефибриллятора, они заряжались. Одна из наших медсестер, которая латала меня до этого по мелочам, стала накладывать ему на грудь контакты с проводами.
Докторша с дефибриллятором сказала:
– Готов!
– Чисто! – ответили все остальные.
Тело Никки дернулось от разряда. Дефибриллятор уже заряжался снова. Второй врач сказал:
– Еще раз.
Она ударила разрядом посильнее. Послышался запашок горелого мяса.
– Еще раз!
Сжавшись в комок в дверях, я молилась:
– Господи, пожалуйста, спаси его. Не дай ему умереть, прошу тебя, Господи!
Никки сделал мощный, резкий вдох. Глаз широко открылся, лицо было перепуганным – будто он проснулся от кошмара, а оказалось, что это на самом деле. Он стал отмахиваться от врачей, одного впечатал в стенку, но выглядело так, будто сил у него не было.
Я протолкалась к нему:
– Никки, Никки! Это я!
Он увидел меня, и на лице его появилось осмысленное выражение, не такое бешеное, и он попытался протянуть ко мне руку, но мне пришлось самой взять его за руку. Он даже не мог пальцы сжать на моей руке, сил не хватало. Я его большую руку взяла двумя и прижала к голой груди.
Врач присел с другой стороны от него, стал ему слушать сердце стетоскопом. Кажется, то, что он услышал, его устроило.
– Медленно, но ровно. Что с ним случилось?
Я покачала головой и поняла, что у меня по щекам текут слезы. Будто сами по себе, а не я плачу, без моего участия.
– Не знаю. У нас был секс, и вдруг он просто свалился. Сердце остановилось, я не могла его запустить.
– Как себя чувствуете? – спросил доктор, но Никки если и слышал, то виду не подал. Продолжал смотреть на меня, будто в комнате ничего больше не было.
– Никки, ты меня слышишь? – спросила я.
– Да, – ответил он шепотом и проглотил слюну, будто ему было больно.
– Доктор спрашивает, как ты себя чувствуешь.
Он нахмурился, осмотрелся, будто только теперь увидев других в комнате, и снова стал смотреть на меня, будто, кроме меня, никого и ничего в этой комнате не было. Что-то с ним не так. То, что произошло, не исправилось немедленно.
– Спросите его, как он себя чувствует, – попросил врач.
– Как ты себя чувствуешь?
Он нахмурился сильнее.
– Плохо. Слабость.
Я наклонилась, поцеловала его пальцы, все еще слишком вялые у меня в руке. Он слегка улыбнулся.
– Что он помнит последнее? – спросил врач.
Я повторила вопрос.
– Секс. Потрясающий секс, – ответил он, и на этот раз улыбка была шире и счастливее.
Но выглядел он все равно слегка не в себе, будто что-то болело или было неправильно.
Я ответила улыбкой:
– Охренительно потрясающий.
Он улыбнулся широко, и хотя несколько вяло по сравнению со своей обычной ухмылкой, но это был шаг в нужном направлении. От вида этой улыбки у меня растаял в груди ком, который я только что заметила.
В раздевалку вошел Жан-Клод и остановился, чтобы не пробиваться через толпу медиков и охранников. Я, еще не видя его глазами, знала, что он здесь. Лицо его было красиво и непроницаемо, но по положению плеч, по неподвижности лица я поняла: он знает что-то насчет того, что случилось с Никки, и боится, что мне это не понравится.
– Он может идти или нужна каталка? – спросил врач.
Никки ответил, что идти он может, но нам с Домино пришлось его подхватить, когда у него подкосились ноги. Если бы на нем был пояс, чтобы за него держать, было бы легче, но он был все еще гол. Домино принял на себя большую часть его веса, а я пыталась держать свою сторону. Черт побери, ну совсем роста не хватает. Подошла Клодия, и я уступила ей место. У нее никаких проблем не было вместе с Домино поддержать Никки и вывести его из раздевалки. Я пошла следом, но сразу у выхода возле стены стоял Жан-Клод. Он был одет в шелковые пижамные штаны небесного цвета, почти как глаза у Ашера. Интересно, где пижамная куртка – не на Ашере ли? А у Жан-Клода был все тот же встрепанный вид – «только что потрахавшись».
– Ты что-то знаешь, – сказала я, не удержавшись от обвиняющего тона.
– Да, – ответил он голосом таким же нейтральным, как лицо.
– Говори.
– Не здесь, ma petite.
– А где?
Я сама понимала, что мой голос звучит сердито.
– У Ашера или у нас.
– Почему у Ашера?
– Потому что я дурак.
Это сказал Ашер. Он стоял в тени в конце коридора. Или он там был все время, или я так переживала из-за Никки, что перестала замечать такие мелочи, как стоящий в тени вампир. Хорошо, что это не на работе.
– Если хочешь обсуждать, кто тут дурак, то у меня нет настроения.
Скрестив руки под грудью, я сообразила, что стою голая. Забыла как-то. Подумала, не смутиться ли, а потом решила: «Хрен с ним». Никки чуть не погиб, а эти два вампира знают, почему вдруг ardeur стал действовать так необычно и случилось вот такое. Я думала, что ardeur совершенно мной управляем – и вот, чуть случайно не убила Никки. Черт бы побрал.
Ашер вышел из тени – золотая масса волос будто вбирала свет в себя. Ашер подошел ближе, в халате, который я уже и раньше на нем видела. Золотой с синей и серебристой вышивкой сплошь по всему фону. И только на светлой меховой оторочке ее не было, потому что украшение не украшают ведь? Ну смысла нет.
Рот у меня зажил полностью, физически я была полна энергии, почти звенела силой. Психологически я находилась где-то посередине между рассерженной, угнетенной и растерянной. Что случилось у нас с Никки? Что я сделала не так?
– Сейчас возьму свое оружие и что-нибудь накину, и в любую комнату. Мне просто интересно знать, что вы такое сделали, что сейчас у вас вид нашкодивших мальчишек.
Против этого эпитета ни один из них не возразил – не слишком хороший признак. Значит, хотя бы один из них чувствует себя в чем-то виноватым.
Глава тридцать седьмая
Так как мы не знали точно, что случилось в душе, охрана настояла на увеличении числа телохранителей. Я напомнила, что если ardeur решит кого-нибудь сожрать, то ни ножи, ни пистолеты, ни мышцы никого не спасут, но Клодия твердо держалась своего плана: усилить охрану мою и Жан-Клода. Она на решение этой проблемы могла бросить только дополнительные единицы живой силы, и это она и сделала. Мне это выражение ее лица было знакомо, и когда оно становится таким, спорить с ней бесполезно, так что я и не стала. Не хотелось тратить энергию на ссору с Клодией – я ее берегла для ссоры с Ашером и, быть может, Жан-Клодом.
