– Никто вашу Павлинову не топил. Она и на пароход не возвращалась.
– Откуда ты знаешь?
– Вы хоть кого-то знаете, кто бы ее после Тарасюков на пароходе видел? Никого.
Пароход дал гудок, сообщая, что подходит к очередной пристани. Я кивнула Тоне:
– Еще поговорим.
– В милиции?
– Почему? Ты же ни в чем не виновата?
– Из-за моего шарфика такой переполох. А как вы узнали, что он мой, а не Любови Петровны?
– По «Шипру». Она французскими духами пользуется.
– Да, куда уж мне.
Оставался чисто дамский вопрос, не задать который я просто не могла:
– Тоня, ты никогда раньше не пахла «Шипром», почему теперь?
– Меняйлов подарил. От подарков верхней палубы не отказываются на нижней.
Я не стала продолжать дискуссию о социальном неравенстве в труппе, сделав вид, что спешу. Тоня права и не права одновременно. То, что Суетилов не любит нарушения дистанции, плохо. Скамейкина или кто-то другой могут возмущаться и даже пожаловаться, но кто заставляет ее соблюдать этот запрет? А уж принимать дешевые вонючие подарки Меняйлова тем более.
Но в одном Тоня Скамейкина не ошибалась – никто не видел наверняка, как Любовь Петровна возвращалась на пароход. На концерте видели, а вот на палубе – нет. Все говорили «кажется, да», а если и твердое «да», то полагаться на него не стоило.
Решив подумать об этом после очередной торжественной встречи, я отправилась на верхнюю палубу.
И чего Тоне так нравится эта верхняя палуба? Трап туда крутой, не очень удобный, во всяком случае для меня.
Проницалов выслушал известие о шарфике, Тоне Скамейкиной и «Шипре» в качестве подарка спокойно, кивнул:
– Я чувствовал, что что-то не так.
Вот интересно, что бы в жизни ни случилось, кто-то обязательно скажет, что знал загодя. Если знал, то почему не предупредил, не сказал сразу? Почему ждал, когда другой сломает голову? Конечно, Проницалов ничего такого не знал, он лишь «сделал умные глаза», как говорила Ряжская.
Сообщать ему о своих недавних размышлениях по поводу сговора я не стала, все равно подозрения не оправдались. Честно говоря, к моему большому удовольствию. Это приятно – когда плохие подозрения относительно симпатичных тебе людей не оправдываются. Лучше только когда они не появляются вовсе.
Глава 6. Пятая точка и шестое чувство между собой определенно связаны
В этом мне приходилось убеждаться частенько. Я знала человека, у которого от предчувствия неприятностей начинали болеть зубы. У моей приятельницы при одной мысли о неразрешимых проблемах сводит желудок, у знакомого начинает чесаться голова.
У меня же интуиция проявлялась преимущественно ниже копчика. Моя ж… всегда чувствовала предстоящие приключения. Кстати, перед отправлением в эти гастроли тоже.
Я поверила в рассказ Тони о ночном любовании звездами. И она права, что Павлинову никто не видел на самом пароходе. Но проверить слова девушки все же следовало. Поэтому мне нужно поговорить с Меняйловым, как бы это ни было неприятно. Мои руки уже перестали зудеть от желания придушить его, напротив, я желала поиздеваться. Чем и занялась.
Уловив момент, когда деваться ему на корме верхней палубы оказалось некуда, я вовсю засигналила глазами.
Меняйлова насторожил мой повышенный интерес к его персоне, актер постарался бочком улизнуть, но от меня живьем еще ни одна сволочь не уходила!
– Апполинарий Демьяныч, постойте, дело есть.
Заговорщический шепот, который при желании можно расслышать за сотню метров, нередко называют театральным.
– Какое? – забеспокоился Меняйлов.
Я чуть кивнула в сторону, мол, отойдем, тет-а-тет разговорчик.
Ему явно не хотелось беседовать со мной даже за кружкой пива или чашкой чая, но делать нечего, отговориться делами или ждущей к обеду Сонечкой не получится – жена осталась дома, а делать нам всем нечего. Можно бы изобразить срочную потребность посещения туалета, но Меняйлов слишком хорошо меня знал, чтобы надеяться, что я не стану ждать его под дверью или не усядусь в соседней кабинке и не начну переговоры оттуда. Вообще, лучшее слабительное – это страшная неожиданность, но я не настолько испугала Меняйлова, чтобы этот принцип сработал. Пока не настолько.
Он обреченно вздохнул и отошел со мной в сторонку. Из чего я заключила, что морда-то у него в пуху, Тоня правду сказала.
От Меняйлова пахло «Шипром», не так сильно, как от Тони, но пахло. Неужели подарил девушке начатый флакон?
– Слушайте, я тоже проклинаю день, когда согласилась плыть.
– Правда? – обрадовался неожиданной поддержке Меняйлов.
Идиот! Забыть, что мой театральный опыт насчитывает не один десяток лет, мог только либо очень глупый, либо очень испуганный человек.
– Да! А еще эти допросы-расспросы… Как Вы полагаете, нас всех вместе посадят или в разные колонии направят?
Пожалуй, я перегнула палку, Меняйлов оказался даже большим хлюпиком, чем выглядел, либо боялся чего-то до смерти. Он мгновенно побледнел и схватился за сердце. Пришлось оттащить бедолагу к скамейке и даже помахать платочком:
– Господь с Вами, Апполинарий Демьяныч, как Вы взволнованы! Не пугайтесь Вы так. – Едва несчастный трагик успел перевести дух и хватить вволю воздуха, как я добила: – Этот Проницалов не столь проницателен, может, удастся бежать.
– Куд-да бе-бежать?.. – Меняйлов снова разучился разговаривать нормально. – Почему?!
– Тише! – я зажала ему рот рукой. – Не выдавайте наш заговор раньше времени, Вы можете его сорвать. – Придала своему лицу как можно более строгое выражение и «обнадежила»: – Мы должны успеть добраться до Сибири.
– К-какой Сибири? – продолжил заикаться Меняйлов. – А Сонечка… в Москве?
Я сжала его запястье и зашептала, делая страшные глаза:
– Ей пошлем телеграмму. Из Магадана. – Заметив новые сомнения страдальца, успокоила: – Но будто бы из Парижа. Так и напишем, мол, гуляем по Монмартру и лузгаем семечки на набережной Сены. Она поймет наш шифр. Или Вам больше нравится Вена? А может, Берлин?
– Какая Вена? Какой Берлин?! – возопил Меняйлов. – Я советский человек, почему я должен бежать?!
Я вцепилась уже в обе его руки, честно говоря, боясь, что этот «герой» с перепугу даст деру раньше, чем я выбью из него нужное признание.
– Вы хотите погибнуть как герой? Не удастся. Следователи расследуют строго. Все эти вопросы: мол, где вы были той ночью? Кто может подтвердить? Вот где Вы были той ночью?
– Спал! – встал гранитной стеной щуплой груди на защиту собственной шкуры Меняйлов. С трудом спрятав изумление от такой прыти, я продолжила гнуть свое:
