– Все ограблено до нас, – развел руками заводила.
Он ошибался: ограбления не было, Садков лично вывез из своих складов и из особнячка все ценное. Кое-что позже обнаружилось в домах зажиточных гадюкинцев, но те клялись, что купили шедевр у Нила Егорыча за два рублика с полтиной золотом (или иную сумму в зависимости от ценности вещи).
Все верно, для уезжавшего Садкова золотые монеты были важней гипсовых упитанных уродцев, изображавших мраморных купидонов, или картины «Взятие Бастилии», на которой сама Бастилия, почему-то со средневековыми башенками и развевающимися флажками, была далеко на заднем плане, а на переднем присутствовала знаменитая Свобода со знаменем в руке и обнаженной грудью. Местный дьячок, видя эту Свободу, неизменно плевался и крестился, а когда никого рядом не было, осторожно тыкал ей в грудь крючковатым пальцем, словно убеждаясь, что женщина нарисована.
Особняк дорого отапливать, и его отдали культуре. Сами культурные труженики занимали две небольшие комнатки в пристройке, где проводили холодное время года преимущественно подле печки-голландки в мечтах о развитии искусства в родном городе.
В большом зале с осени до весны показывали только кино, он даже в лютые морозы нагревался дыханием зрителей, которые приходили в тулупах и валенках, а к концу сеанса разболакивались. Летом же, когда топить не нужно, культура расцветала, в зале проводились лекции и диспуты на самые разные злободневные темы от скорой гибели мирового капитализма до того, будут ли при коммунизме варить щи или станут питаться диковинным бланманже.
Обо всем этом разузнал Гваделупов, обстоятельно побеседовав за кружкой пива и блюдом вареных раков с пожилым матросом, принимавшим канаты на пристани.
Вот в таком «очаге», отставшем от столичной жизни лет на десять, Лизе предстояло дать первый концерт.
Пела Лиза неплохо, честно говоря, даже лучше самой Любови Петровны, а вот играла… Лучше бы не играла совсем. Лиза знала текст, как выяснилось, помнила все мизансцены, реплики партнеров, но сама стояла столбом, с интересом наблюдая, как другие вокруг нее играют. Актриса из нее получилась никудышная, ее способности дальше изображения Примы не простирались.
Тогда решили каждый песенный номер исполнять на бис хоть по три раза, а сцены из спектаклей сократить. Зрители не заметили, их мало привлекали сцены из «Чайки» или «Бесприданницы», но куда больше вокальные номера Лизы и Гваделупова. Это была находка дирижера Обмылкина, Модест Семеныч предложил нашему трагику покорить сердца гадюкинцев своим басом.
Обмылкин решился на это на волне эйфории от другой удачной находки. До сих пор его главной задачей было найти замену Михельсону. Присланный тарасюковской самодеятельностью Василий Свистулькин оказался трубачом и в качестве не только первой, но и последней скрипки не годился. Прометавшись большую часть ночи без сна, дирижер выскочил на палубу с первыми лучами солнца, разбуженный звуками трубы, – Свистулькин приветствовал утреннюю зарю сигналом побудки.
– Вы фальшивите! Фальшивите! – Обмылкин кубарем скатился к Василию и напел ему место, где Свистулькин брал на полтона ниже, чем нужно.
Тот быстро схватил замечание и исправил. Оказалось, что он и нотную грамоту не знает, все играет на слух. Зато слух у Свистулькина великолепный, и память тоже. Остальные пассажиры «Володарского» были разбужены игрой Василия, которой дирижировал лично Модест Обмылкин.
Когда Суетилов заикнулся о том, чтобы пересадить Василия на встречный пароход, Обмылкин закричал, что только через его труп:
– Он великолепный трубач, и он останется в оркестре!
На вопрос о первой скрипке Модест Обмылкин заявил:
– Черт с ней! Я лучше обойдусь без нее.
Василий поплыл с нами дальше, но жить остался в каюте третьего класса, не пожелав переселяться на место Михельсона. Он снял картуз и галстук и взамен сапог переобулся в ботинки, взятые у кого-то из пароходной команды. Команде Свистулькин понравился, над ним взяли шефство, снабдив всем необходимым. В составе оркестра Василий все же не выходил, но составил пару Гваделупову.
Василий на слух легко наиграл мелодии исполняемых Гваделуповым песен, и они составили уникальную пару – бас трагика и бас трубы Свистулькина. Зрителям очень понравилось, они решили, что для столицы это нормально – петь романсы под аккомпанемент трубы.
Позже он сыграл значительную роль во всей истории, я так и не смогла понять, хорошо или плохо, что Вася вообще появился на «Володарском».
Концерт в Гадюкино удался, несмотря на почти полное бездействие остальной труппы. Лизе вручили невероятных размеров веник, собранный с палисадников всего города, даже Гваделупову и Свистулькину перепало по букету.
Суетилов был доволен, он беспрестанно похохатывал и потирал руки:
– Михельсона заменили. Павлинову и ту заменили!
Лиза, несмотря на настоящий успех, выглядела мрачно, лучше директора понимая, чем обернется замена лично для нее.
Я в качестве бездельницы наблюдала за этим торжеством абсурда со стороны, размышляя, что будет, когда приедет настоящая Павлинова. Не может же Тютелькин не убедить ее в опасности такого поведения. Суетилов договорился, что пароход у гадюкинской пристани задержится, чтобы Тютелькину и Любови Петровне не пришлось догонять нас в следующем городе.
Догонять не пришлось, пролетка с Тютелькиным показалась, едва мы успели вернуться с феерически успешного концерта. Он приехал не один, но…
Глава 3. Убить талант обычно куда легче, чем его обладателя
Причем у одного обладателя можно убить сразу несколько талантов, а наоборот – никак.
Любови Петровны с Тютелькиным не было!
Зато имелся рослый молодой человек в милицейской форме, складки которой он то и дело тщательно расправлял.
Суетилов даже голос потерял, осознав, что Любови Петровны нет.
– Где Павлинова? – театральный шепот звучит громче того, что сумел выдавить из себя директор.
Тютелькин с трудом взобрался по трапу на нашу палубу, остановился, переводя дух, и также шепотом ответил:
– Не знаю. Нет! Все обыскали, нет Павлиновой. Я думал, она вас сама догнала.
Следом за ним поднялся тот самый молодой милиционер.
Товарищ Проницалов
– А это? – директор указал глазами на юношу.
– Это Проницалов, тарасюковский милиционер, никого другого не было.
Молодой человек в очередной раз одернул складки у гимнастерки и козырнул, представляясь:
