Мгновение спустя дверь в святилище распахнулась. Шесть невольниц внесли носилки в коридор и опустили их на пол.
Тирон присвистнул и отшатнулся. Даже Руф, который все уже видел, судорожно втянул в себя воздух при виде того, что осталось от Секста Росция. Его одежды были разрезаны, и труп был нагим. Простыня под ним вся пропиталась кровью. Он был весь в синяках и глубоких порезах. Множество костей было сломано; кое-где они торчали сквозь разорванную кожу. Была предпринята попытка распрямить его члены, но ничто не могло скрыть страшную рану на черепе. Судя по всему, он приземлился на голову. Его лицо было полностью изуродовано, а на макушке виднелась смесь крови и слизи, скрепленная осколками костей. Не в силах смотреть на него, Тирон отвернулся, а Руф опустил глаза. Цецилия спокойно созерцала труп, лицо ее ничего не выражало.
Я встал на колени и отвел сломанную челюсть в сторону; хрящи и кости заскрежетали от моего прикосновения. Я провел пальцами по горлу, сплошь покрытому пестрыми синяками и запекшейся кровью, и ощупью нашел то, что искал.
— Руф, посмотри сюда, и ты тоже, Тирон. Смотрите, куда указывает мой палец, видите дырочку прямо под гортанью?
— Похоже на колотую рану, — предположил Руф.
— Да, — подтвердил я. — На колотую рану, нанесенную очень острым, тонким предметом. И если мы перевернем его на бок — давай, Руф, переворачивай вместе со мной — я думаю, мы обнаружим точное ее соответствие у Росция на затылке. Да, вот оно, видишь — с той же самой стороны хребта.
Я встал, вытер окровавленные руки о тряпку, поданную одной из рабынь, и переборол резкий приступ тошноты, задержав дыхание. — Странная ранка, ты не находишь, Цецилия Метелла? Никак не согласуется с падением вниз головой и кувырканием по каменным ступенькам. Такую рану невозможно нанести ножом. Похоже, что она прошла через шею насквозь — не знаю только, с передней стороны к затылку или наоборот. Очень острый и тонкий предмет, сделанный из такого прочного металла, что он легко проткнул тело, а затем был вытащен. Такая чистая ранка, что всего несколько капелек крови упали с орудия убийства на пол. Скажи мне, Цецилия, твои волосы были уже распущены, когда ты встретила Секста Росция на балконе? Или они по-прежнему были стянуты узлом, поддерживаемым одной из твоих длинных серебряных булавок?
Руф стиснул мою руку.
— Замолчи, Гордиан! Я уже говорил тебе, Цецилия не выходила на балкон этим вечером.
— Цецилия не выходила на балкон после того, как упал Секст Росций. Но до того, пока ты, Руф, готовился лечь, а Росция Майора спала? Скажи, Цецилия, он сам признался в своей вине на балконе или ты подслушала его пьяное бормотание?
Руф усилил хватку, так что мне стало больно.
— Заткнись, Гордиан! Сегодня вечером Цецилии на балконе не было!
Я вырвал руку и шагнул к Цецилии, которая ни на миг не теряла своего завораживающего хладнокровия.
— Но если ее не было на этом балконе, то почему я нашел на ограде этот любопытный предмет? — Я показал всем частицу, которую сжимал большим и указательным пальцами. — Цецилия, ты мне позволишь взглянуть на твою руку?
Она вздернула бровь: с любопытством, но без особого интереса она протянула ко мне правую руку ладонью вниз. Я взял ее за руку и осторожно разогнул ей пальцы. Руф и Тирон топтались у меня за спиной, сохраняя почтительную дистанцию и заглядывая мне через плечо.
Того, что я искал, здесь не было.
Если я ошибся, то зашел слишком далеко, чтобы можно было отделаться извинениями. Дерзкое оскорбление представительницы рода Метеллов — это в лучшем случае эффектный способ погубить свою репутацию и потерять средства к существованию. Я судорожно сглотнул и заглянул Цецилии в глаза.
Я не увидел в них ни проблеска понимания, ни упоения забавой; ее губы дрогнули в холодной, как лед, улыбке.
— Думаю, — сказала она низким, искренним голосом, — тебе следовало осмотреть эту руку, Гордиан.
Она положила на мою ладонь свою левую руку. Я с облегчением вздохнул.
На кончиках ее увядших пальцев я увидел пять безупречных красных ногтей — безупречных, если не считать указательного пальца, ноготь которого был с одной стороны отколот. Я поместил в выемку кусочек красного ногтя, найденный на балконе; края выемки и осколка полностью совпали.
— Так ты была на балконе сегодня вечером! — воскликнул Руф.
— Я и не говорила ничего другого.
— Но тогда, я думаю, ты должна объясниться, Цецилия. Я настаиваю на этом!
Настал мой черед остудить Руфа, мягко положив ему руку на плечо.
— Мы не смеем требовать дальнейших объяснений. Цецилия Метелла совершенно не обязана объяснять свои перемещения по собственному дому. А коли на то пошло, то и мотивы. Или методы, — я опустил взгляд на искалеченный труп. — Секст Росций мертв, востребован Богиней этого дома и понес ее возмездие. Мы не нуждаемся в дальнейших разъяснениях. Разумеется, если только, — я вскинул голову, — хозяйка дома не соблаговолит объяснить факты трем недостойным просителям, проделавшим очень долгое и утомительное путешествие в поисках истины.
Цецилия долго молчала. Она пристально смотрела на труп Секста Росция и лишь после продолжительной паузы позволила отвращению отразиться на своем лице.
— Унесите его, — приказала она, взмахнув рукой. Рабыни бегом внесли покойника в святилище. Облака фимиама взметнулись из-за открытых дверей. — А ты, Ахавзар, собери садовников, и пусть принимаются за уборку задней лестницы. Я хочу, чтобы к рассвету там не осталось никаких следов крови этого человека. Проследи за ними сам!
— Но, госпожа…
— Иди! — Цецилия хлопнула в ладоши, и евнух с мрачным видом удалился. Потом она обратила пренебрежительный взгляд на Тирона. Было видно, что ей не хочется, чтобы при ее исповеди присутствовали лишние свидетели.
— Пожалуйста, — сказал я. — Пусть он останется.
Она нахмурилась, но согласилась.
— Недавно, Гордиан, ты спросил у меня, признался ли Секст-младший в убийстве отца или же я его подслушала. Ни то, ни другое не совсем верно. Это Богиня открыла мне истину. Не в словах, но с помощью видения. Но то была ее рука — я в этом уверена, — которая подняла меня, когда я лежала ниц в ее святилище, и повела вниз по коридорам в ту часть дома, где остановились Росции.
Она сузила глаза и стиснула пальцы. Ее голос стал низким, точно во сне.
— Я натолкнулась на младшего Секста в одном из проходов: он тупо слонялся по дому, слишком пьяный, чтобы заметить меня в темноте. Он что-то бормотал себе под нос, и то рыдал, то смеялся. Смеялся оттого, что был оправдан и свободен. Рыдал от стыда и бесполезности своего преступления. Его мысли были путаны и бессвязны; он начинал что-то говорить и тут же останавливался, но смысл его бреда я уловила безошибочно. «Я убил старика, убил так же несомненно, как если бы нанес удар собственной рукой, — повторял он. — Я все подстроил и считал часы, оставшиеся до его смерти. Я убил его, убил родного отца! Я был во власти правосудия и ускользнул!»
