— Нет? Наверняка был какой-нибудь камень со следами крови или какой-то металлический предмет. Может быть, не в доме, а на внутреннем дворе.
— Нет. Но была найдена накидка. — Она содрогнулась.
Муммий уселся обратно в кресло. Ясно, что эта деталь была для него новой.
— Накидка? — переспросил я.
— Мужская накидка, пропитанная кровью. Ее нашли только вчера, и не на дворе, а в полумиле отсюда, на северной дороге, что ведет в Кумы и Путеолы. Один из рабов по дороге на рынок случайно увидел ее в кустах и принес мне.
— Это была накидка вашего мужа?
Гелина нахмурилась.
— Не знаю. Трудно сказать, на что она похожа. Вообще не ясно, накидка ли это. Измятая ткань стала жесткой от засохшей крови. — Она перевела дыхание. — Просто кусок шерстяной материи, темно-коричневого цвета, почти черного.
— Разумеется. Но это накидка богатого человека или же раба? Старая или новая? Хорошо сшитая или как попало?
Гелина пожала плечами.
— Я ничего не могу сказать.
— Мне необходимо видеть эту вещь.
— Разумеется. Спросите потом у Метона. Мне невыносимо ее видеть.
— Понимаю. Но скажите мне вот что: много ли было крови на полу, под раной? Или ее было мало?
— Думаю, что… мало. Да, помню, меня поразило — такая ужасная рана и так мало крови.
— Тогда, возможно, что кровь на этой материи была кровью Луция Лициния. Что еще вы можете мне сказать?
Гелина надолго умолкла. Я понял, что она готова сделать неприятное, но неизбежное заявление.
— В то утро, когда Луция нашли мертвым, из дома сбежали двое рабов. Но я не могу поверить в то, чтобы кто-нибудь из них мог убить Луция.
— Кто эти рабы?
— Их зовут Зенон и Александрос. Зенон был секретарем моего мужа, писал письма, вел счета, выполнял разные поручения. Он служил Луцию почти шесть лет, с того времени, как нам стал покровительствовать Красс и наше положение улучшилось. Это образованный грек, тихий, смиренный, очень мягкий, с седой бородой и хрупкого сложения. Я всегда рассчитывала на то, что, если бы у нас когда-нибудь появился сын, Зенон стал бы его первым наставником. Просто немыслимо, чтобы он мог убить Луция. Вообще нелепо думать, чтобы он мог кого-то убить.
— А другой раб?
— Юный фракиец по имени Александрос. Мы купили его четыре месяца назад на рынке в Путеолах для работы на конюшне. Он прекрасно обращается с лошадьми. Умеет читать и немного считать. Зенон иногда пользовался его помощью, работая в библиотеке мужа, — поручал ему что-нибудь считать или же переписывать письма. Александрос очень восприимчив к учению и очень умен. И никогда не выказывал ни малейших признаков недовольства. Наоборот, мне казалось, что он был одним из самых довольных своей жизнью рабов в доме. Я не могу поверить в то, чтобы он убил Луция.
— Но оба этих раба исчезли в ночь убийства вашего мужа?
— Да. Это совершенно необъяснимо.
— К этому можно добавить еще кое-что, — вступил в разговор Муммий. Гелина посмотрела в сторону, а потом покорно кивнула, разрешив ему продолжать. — На полу, у ног Луция, кто-то вырезал ножом шесть букв. Корявые и нечеткие, они явно были вырезаны наспех, но читались достаточно ясно.
— И что же там было написано?
— Название одного из знаменитых поселений в Греции, — сурово проговорил Муммий. — Хотя такой умный человек, как вы, мог бы предположить, что, кто бы их ни нацарапал, у него просто могло не хватить времени, чтобы закончить свою работу.
— Какие буквы? Я не понимаю вас.
Муммий окунул указательный палец в кружку и вывел на мраморном столе красным вином четкие, прямые буквы:
СПАРТА
— Да, понимаю, — сказал я. — Город в Греции. Либо имелась в виду она, либо это было прерванное послание беглому фракийцу, гладиатору Спартаку.
Глава шестая
— Той ночью никто ничего не слышал и не видел?
— Нет, — отвечала Гелина.
— И все же, если имя Спартака осталось недописанным, это, возможно, говорит о том, что тех, кто вырезал буквы, спугнули.
— Может быть, они просто испугались, — заметил Муммий.
— Возможно. На следующее утро, кроме исчезновения двоих рабов, никакой пропажи больше не обнаружилось?
— Никакой, — покачала головой Гелина.
— Ничего? Может быть, деньги или оружие? Ножи из кухни? Было бы естественно предположить, что бежавшие рабы могли прихватить с собой серебро и оружие.
— Если бы, как вы сами сказали, их не спугнули, — заметил Муммий.
— А как насчет лошадей?
— Ах, да, — вспомнила Гелина, — действительно, в то утро пропали две лошади, но в общем смятении на это никто не обратил внимания, пока после полудня они не вернулись домой сами.
— Без лошадей они ушли бы недалеко, — пробормотал я.
— Вы уже склоняетесь к всеобщему мнению: Зенон и Александрос убили Луция и бежали к Спартаку.
— А что я могу еще предположить? Глава дома найден убитым в собственном атриуме, двое рабов бежали и воспользовались для этого лошадьми. А один из них, молодой фракиец, оказался таким ярым поклонником своего отвратительного земляка, что нахально вырезал его имя в ногах у своего мертвого хозяина. Вряд ли вам требовался мой опыт — вы могли сами представить себе все это. Подобное в последние месяцы происходит по всей Италии. Для чего я вам нужен? Как я сегодня сказал Фаусту Фабию, я не занимаюсь сыском беглых рабов. Мне остается лишь сожалеть о совершенно абсурдных расходах, потребовавшихся для того, чтобы привезти меня сюда, так как совершенно не представляю, чего вы от меня хотите.
— Истины! — в отчаянии воскликнула Гелина. — Цицерон говорил, что у вас чутье на правду, как у кабана на трюфели.
— Ах, теперь я понимаю, почему Цицерон годами обращался со мной так скверно. Я для него просто дрессированное животное, а не человек.
Глаза Гелины вспыхнули, а Муммий мрачно нахмурился. Я увидел краем глаза, как резко дернулся Экон, пришлось наступить ему на ногу под столом, давая понять, что ситуация у меня под контролем. Он взглянул на меня с облегчением. Мне не раз приходилось разговаривать с богатыми клиентами, при самых разнообразных обстоятельствах. Даже те из них, кто более всего нуждался и искренне желал моей помощи, часто с большой неохотой выкладывали все обстоятельства. Я предпочитаю иметь дело с обычными торговцами или же с простыми лавочниками — людьми, которые прямо говорят, что им от тебя нужно. Богачи же полагают, что я сам должен догадаться об этом, и ничего не говорят. Иногда помогает резкость или нарочитая грубость, которая заставляет людей соображать быстрее.
— Вы не понимаете, — безнадежно проговорила Гелина.
