— Возможно. Но как вы объясните вот это? — Он указал на пергамент с пятнами крови.
— Должно быть, Луций читал его в тот момент, когда его убили. Он мог лежать здесь, на столе.
— И убийца был настолько неосторожен, что, перетащив тело Луция в атриум, оставил этот документ для Дионисия? Мне кажется более вероятным, что убийца уничтожил бы документ, чтобы не оставлять такую улику. Это говорит скорее всего о том, что документ не имеет никакого отношения к убийству.
Красс хмуро посмотрел на меня и, когда я не нашелся с ответом, улыбнулся.
— Должен признать, Гордиан, у вас цепкая хватка! Если бы это прозвучало для вас утешением, я сказал бы, что сам я не вполне удовлетворен тем, что мы знаем об обстоятельствах смерти Луция. Из доказательств, обнаруженных вами в воде, и из этих документов следует, что мой безрассудный родственник был вовлечен в контрабандное снабжение, возможно и Спартака, оружием. Но это лишь ослабляет ваши позиции и укрепляет мои.
— Мне так не кажется, Марк Красс.
— Не кажется? Когда стало известно о моем приезде в ближайшее время, Луций запаниковал и попытался прекратить свои контакты с представителями Спартака, покупавшими для него горы оружия. Понимая, что они больше не будут ничего получать от Луция, решили ему отомстить. Кто могли быть этими преступниками, этими агентами Спартака? Да кто же, как не Зенон и не этот фракиец Александрос, которые были в этом доме ни больше ни меньше как шпионами? Под покровом ночи они напали на Луция. Зенон, который помогал своему хозяину вести счета, изготовил эти документы, свидетельствующие о предательстве Луция, и угрожал передать их мне, если он откажется продолжить контрабанду оружия для Спартака. Но Луция не поколебал даже этот шантаж. Он решил разорвать свои связи со Спартаком и не поддавался угрозам. Поэтому-то Зенон с Александросом его и убили статуэткой по голове, как вы и сказали. Чтобы придать этой смерти больший общественный резонанс, они перетащили тело в атриум и принялись выцарапывать на полу имя своего хозяина, Спартака. Дионисий в ту ночь долго не спал, размышляя надо всем тем, над чем размышляют по ночам второразрядные философы. Ему понадобился какой-нибудь свиток или что-то еще из библиотеки Луция. Он, должно быть, вызвал какой-то шум, испугавший убийц, и им пришлось бежать, не дописав до конца имя своего главаря. Дионисий пришел в библиотеку и увидел окровавленный документ. А войдя в атриум, обнаружил и труп. Но вместо того чтобы поднять тревогу, он решил действовать в своих интересах. Он знал, что я приезжаю на следующий день. Без Луция у него больше нет покровителя, но, если бы он смог как-то приблизиться ко мне, все сложилось бы в его пользу. Он думает, что может привлечь мое внимание намерением раскрыть убийство. Изучает окровавленный документ, расшифровывает его содержание и просматривает другие свитки в поисках подобных улик. Забирает все в свою комнату для расшифровки и спокойно соединяет все в единое целое.
— Но почему он вам не рассказал обо всем этом раньше?
— Возможно, он рассчитывал раскрыть все, что знал, во время завтрашних погребальных игр, надеясь на то, что его красноречивое заявление сможет конкурировать с кровавой драмой на арене. Или, может быть, его останавливало то, что ему все-таки не хватало некоторых доказательств. Ведь он хотел, чтобы его сообщение произвело на меня как можно лучшее впечатление. Или же… Да! — вскричал он. — Дионисий выслеживал Александроса и хотел привести его ко мне живьем — да, это окончательно все объясняет! В конце концов, кто еще мог его отравить, кроме Александроса или какого-то другого раба, действовавшего с ним в сговоре? Должно быть, Дионисий открыл место, где скрывается Александрос, и намеревался публично представить его мне к завтрашней экзекуции вместе со всеми добытыми им доказательствами. — Красс горестно покачал головой. — Наверное, это был бы очень удачный ход для старого сыча — шанс показать себя перед собравшимися на игры. После этого мне трудно было бы не предоставить ему место в своей свите. И сыч превратился бы в лиса.
— В мертвого лиса, — мрачно добавил я.
— Очень жаль, что он не сказал мне, где находится Александрос. Мне бы очень хотелось, чтобы завтра этот негодяй был у меня в руках. Я распял бы его на кресте и сжег живьем на потеху толпе. Теперь вы видите, Гордиан, сколько потратили моего, да и своего времени, поддавшись иллюзии невиновности рабов? Лучше бы вы использовали свои способности для того, чтобы схватить Александроса и представить его правосудию, но вы вместо этого позволили этому монстру совершить на ваших глазах еще одно убийство! Вы сентиментальный глупец, Гордиан. Мне и раньше приходилось встречаться с людьми такого типа, постоянно пытающимися встревать между рабом и тем, чего он заслуживает. Суровость необходима для поддержания закона и порядка. А вы еще называете себя Сыщиком!
Красс разъярился, глаза его сверкали гневным блеском. Он перешел на крик.
— Вашей неспособности мы обязаны смертью Дионисия, а также тем фактом, что этот убийца Александрос все еще на свободе. Убирайтесь! Я больше не нуждаюсь в вас! В Риме я сделаю вас посмешищем всего города. Посмотрим, кто после этого пожелает воспользоваться услугами так называемого Сыщика!
— Марк Красс…
— Вон! — Он в ярости сгреб со стола документы, смял их в руках и швырнул в меня. Он промахнулся, но один из них попал в лицо Экону.
— И не показывайтесь мне на глаза, пока не приведете ко мне в цепях этого раба Александроса. Мы распнем его!
* * *
— Этот человек не уверен в себе более чем когда-либо, он переутомился, и у него расшатались нервы.
Внезапно я осознал, что лицо мое пылало и никак не унималось быстро колотившееся сердце. Так, может быть, то, что я только что сказал о Марке, относится не к нему, а ко мне самому?
Сделав еще несколько шагов, я остановился. Экон вопросительно посмотрел на меня, и тронул за рукав, спрашивая, что мы будем делать дальше. Мне было трудно встретиться с его глазами.
Что оставалось делать? Все эти дни я не знал ни минуты покоя, предвидел каждый следующий шаг, а теперь внезапно почувствовал себя сбитым с толку. Возможно, Красс прав, и мои попытки защитить рабов были не больше чем сентиментальной глупостью. И даже если он ошибался, у меня почти не оставалось времени, и нечего было ему сказать, кроме того, что я знал или думал, что знал, кто отравил Дионисия или где скрывался этот раб Александрос. И если я ничего другого сделать больше не мог, то в моей власти было раскрыть хоть это — ради чисто эгоистического самоудовлетворения.
В комнате я вытащил два привезенных из Рима кинжала и вручил один из них Экону. Он посмотрел на меня расширившимися глазами.
— Обстановка может совершенно неожиданно стать критической, — пояснил я. — Поэтому нам лучше вооружиться. Пришло время встретить кое-кого этим. — Я вытащил окровавленную накидку, которая была спрятана вместе с нашими вещами. Плотно скатав, я зажал ее под мышкой.
— Нам нужно надеть свои плащи. Вечер обещает быть холодным. Ну а теперь пошли к конюшням.
