– Я признаю, что допустил ошибку…
– Критическую ошибку!
– …когда велел своим сторонникам разломать деревянные сиденья для зрителей гладиаторских боев. Но у меня были веские основания: платные места для богатых закрывали обзор, так что с мест для бедных не было ничего видно…
– Но ты прибегнул к насилию!
– Повреждено было только имущество. Никто не пострадал… во всяком случае серьезно.
– Гай, ты стал подстрекателем беспорядков и этим сыграл на руку своим врагам. Ссылаясь на этот случай, они ославили тебя смутьяном, разжигателем мятежа, опасным демагогом.
Луций вздохнул. Обо всем этом они говорили уже много раз.
Как только Гай лишился должности, его враги приступили к пересмотру и аннулированию принятых им законов, сводя на нет его достижения. Сегодня ему уготовили особенно болезненный удар: в сенате было намечено рассмотрение вопроса об отказе от устроения колонии Юнонии, которую Гай считал вечным памятником своей политике, связывающим его с великими предшественниками – дедом, победителем Ганнибала, и старшим братом, первым взошедшим на стены Карфагена.
Гай был огорчен и разъярен. Он был убежден, что его враги не удовлетворятся чем-либо меньшим, чем его жизнь.
– Это правда, что говорят люди о… благотворительной затее Корнелии?
– А что они говорят?
– Что твоя мать затеяла собрать в Риме безработных жнецов для поисков заработка.
– Ну, это каждому известно. И даже Пизон Фругий не возражал. Жнецы – это дешевая рабочая сила.
– Так-то оно так, но многие говорят, будто поиски заработка – это только предлог для того, чтобы собрать в городе как можно больше твоих сторонников – для другого дела.
– Какого «другого дела»?
– Насилия, к которому готовятся обе стороны.
Луций оглянулся через плечо. Некоторые из пресловутых жнецов толклись здесь, в доме Гая, с дрекольем и косами.
– Что затевается, Гай?
– Что бы ни случилось, ты к этому непричастен, Луций.
– Ты больше не делишься со мной своими планами. Отгородился от меня с самого возвращения из Юнонии. Проводишь встречи без моего участия. Принял решение разрушить эти скамьи для гладиаторских боев, не то что не посоветовавшись, но даже не поставив меня в известность. Да что там, меня даже не известили о замысле Корнелии помочь жнецам.
– Луций, если я и ограждаю тебя от своих дел, то ради твоего же блага. Наши с тобой имена связывают все реже, и, если тебе повезет, все скоро забудут, что когда-то ты был главным моим сторонником среди всадников. Ты деловой человек, Луций, а не политик. Ты не следуешь Стезей чести, ты не представляешь собой реальной угрозы для моих недругов в сенате. Так чего ради тебе разделять мою участь?
– Я твой друг, Гай.
– Ты был и другом Тиберия, однако и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему или Блоссию.
Луций тяжело вздохнул. Оказавшись в отчаянном положении, Гай проявлял себя не с лучшей стороны, демонстрируя мелочную злопамятность.
– Гай, я был твоим другом, когда Фортуна благоприятствовала тебе, и если она может повернуться к тебе спиной, то я – никогда.
Гай пожал плечами:
– Тогда пойдем сейчас со мной.
– Куда?
– На Форум. Мы будем протестовать против попыток забросить Юнонию.
Казалось, Гай ощутил неожиданный прилив энергии. Он расхаживал по дому размашистым шагом и громким, уверенным голосом собирал своих людей.
– Эй, все вы, вставайте! Чего ждете? Хватит прохлаждаться! Мы идем к сенату!
Движимый внутренним порывом, Луций устремился в кабинет Гая, чтобы взять стило и покрытую воском табличку. Гай оставался лучшим оратором своего поколения, и то, что будет сказано им по столь важному поводу, необходимо было сохранить для потомков. В руку Луция легло металлическое стило, инструмент изящный, но прочный, тяжелый и заостренный на конце.
* * *
День был жаркий, влажный и душный: пахло близкой грозой. Когда Гай и его спутники приблизились к зданию сената, они увидели высокого, костлявого человека, вышедшего из боковой двери с неглубокой чашей в руках. То был Квинт Антилл, секретарь консула Опимия. Перед началом очередного заседания сената производилось ритуальное жертвоприношение, и авгуры гадали по внутренностям животных. Гадание уже прошло, и теперь Антилл выносил потроха.
– Прочь с дороги, уличное отребье! – рявкнул Антилл, увидев Гая и его сторонников. – Очистите путь достойному гражданину!
Неожиданное оскорбление вывело обычно сдержанного Луция из себя: кровь ударила ему в голову, лицо побагровело.
– Кого ты посмел назвать отребьем? – вскричал он.
– Этот кусок дерьма!
Антилл сделал в сторону Гая жест чашей, и находившиеся в ней окровавленные внутренности выплеснулись на тогу Гая. Он отшатнулся и издал негодующий возглас. Антилл расхохотался.
Не раздумывая, повинуясь мгновенному порыву, Луций метнулся вперед и изо всех сил всадил металлическое стило Антиллу в грудь.
Все охнули. Антилл выронил чашу, и останки потрохов разлетелись во все стороны, забрызгав всех вокруг. Луций попытался вытащить стило, но гладкий металл был скользким от крови. Тога на груди Антилла окрасилась в красный цвет. Он конвульсивно дернулся, пошатнулся и рухнул навзничь, затылком на мостовую.
Гай оторопело переводил взгляд с трупа Антилла на Луция и обратно, не веря своим глазам.
Кто-то из находившихся на улице, увидев, что случилось, забежал в здание. Буквально через мгновение оттуда высыпали сенаторы – кто из главного входа, кто из боковых дверей. Во главе с Опимием они устремились к Гаю и его спутникам. Вид мертвого тела привел их в ярость, которая сменилась у Опимия с трудом скрываемым восторгом: теперь ему было в чем обвинить Гракха.
– Убийца! – закричал консул, указывая на Гая. – Ты убил служителя сената при исполнении им религиозных обязанностей.
– Этот человек выплеснул кровавые потроха на народного трибуна! – выкрикнул в ответ Гай. – Ты подбил его на это?
– Ты больше не трибун. Ты просто сумасшедший и убийца!
С обеих сторон зазвучали оскорбления. Один из людей Гая побежал за своими товарищами, которые собрались напротив здания сената, а когда они прибыли, некоторые из сенаторов решили, что их умышленно окружают. Начавшаяся паника быстро вылилась в рукопашную.
Ярко сверкнула молния. Гай закричал своим людям, чтобы они воздерживались от насилия, но его голос утонул в оглушительном раскате грома. Спустя мгновение небеса разверзлись и на толпу обрушился проливной дождь. На Форум налетел неистовый ветер, и под напором стихии яростная толпа рассеялась.
Воспитанный на книгах по истории, Луций вспомнил древнее предание и невольно содрогнулся от ужаса. Ромул, первый царь Рима, исчез, когда налетела ослепляющая буря. И вот теперь разыгралась такая буря, какой Луций не мог себе даже представить. Он понятия не имел о той роли, которую сыграл древний Пинарий в истории, связанной с кончиной Ромула, зато понимал, что его безумный поступок определил судьбу Гая Гракха.
