Выражение лица родича было странным: он улыбался, но лишь губами, взгляд его оставался хмурым. Потиция словно кольнуло – он понял, что пришел тот день, о котором говорил Пинарий. Хотя решительно не понимал, кто может напасть на Ромула во время священного обряда, на глазах у всего Рима, когда его окружают ликторы.
На алтарь положили связанную, блеющую козу. Ромул поднял ритуальный нож и обратился лицом к огромной, запрудившей все поле Маворса толпе.
– Как много народу, – пробормотал он так тихо, что голос его был слышен только стоявшему совсем рядом Потицию. – Думал ли ты, когда мы были юными оборванцами, что когда-нибудь настанет такой день, как сегодня? Что они все соберутся сюда по моему зову, называя меня царем, а следовательно, признавая, что выше стоят только боги.
Потиций услышал слова царя, но понял, что они предназначены не ему. Ромул обращался к Рему и говорил с ним как с живым. В этот момент Потиций понял, почему он так и не предупредил царя о заговоре против него – не из-за боязни Пинария и не из-за своих мелких обид. Все дело было в том, что в глубине души он так и не смог простить Ромулу убийство Рема. Да что там он, если Ромул и сам себе этого не простил.
Гул, поднимавшийся над толпой, приутих в ожидании обращения царя к Вулкану. Потиций устремил взгляд на море лиц, и тут ему показалось, что свет тускнеет – все вокруг погружается в неестественный, а потому особенно пугающий сумрак. Люди тоже почувствовали изменение освещения, и некоторые подняли глаза к солнцу.
То, что они увидели, было странно и необъяснимо. Больше половины солнечного круга почернело, словно часть его пламени прогорела и угасла. Раздались крики, люди указывали наверх, и спустя миг все взоры были обращены к светилу. Из слепящего, пламенного диска оно превратилось в почерневший, угольный круг с багровой огненной каймой. Изумление и ужас охватили толпу, на смену удивленным возгласам пришли панические вопли.
В то же самое время Потиций почувствовал, как в лицо ему ударил сильный порыв ветра. С утра день был почти безоблачным, теперь же с запада по почти потемневшему небу неслись, затягивая его, громады темных грозовых туч. Налетевший шквал сорвал с головы жреца его коническую шляпу. Он попытался было схватить ее, но не успел, и она, вращаясь, взлетела в воздух. Казалось, что невидимая рука подняла ее над алтарем, смяла, а потом бросила на поблескивавшую поверхность Козьего болота. Шляпа весила очень мало, однако пузырящийся зыбучий песок засосал ее в один миг.
Потиций снова обернулся к толпе. В призрачном свете, который с каждым мгновением становился все тусклее, он увидел, что на поле Маворса воцарился хаос. Вой ветра перемешался с пронзительными криками ужаса и боли. Охваченные паникой люди бежали сломя голову, не разбирая дороги, толкаясь и топча упавших. Перед лицом стихии молодые ликторы Ромула оказались не смелее прочих: вместо того чтобы окружить царя защитным кольцом, они тоже бросились врассыпную. Ослепительная зигзагообразная молния, прорезав черное небо, ударила в вершину Асилума, последовавший за ней чудовищный громовой раскат чуть на сбил Потиция с ног. Вспышка почти ослепила его, грохот оглушил. Он ничего не видел и, попытавшись двинуться вперед, чтобы найти царя, лишь хватал руками воздух, будто слепец.
Ударил дождь. Капли молотили по лицу Потиция, словно мелкая галька, но даже при этом он уловил запах марены и понял, что Ромул где-то неподалеку. Его пальцы коснулись чьей-то одежды, и, чтобы не потеряться, он сжал шерстяную ткань в кулаке. В это время небо разорвала еще одна вспышка, и в ее неземном, белом свете он увидел перед собой не Ромула, а Пинария. В одной руке его родич держал окровавленный меч. В другой, ухватив за волосы, отрубленную голову. Лицо ее было повернуто в другую сторону, но по железной короне на голове Потиций узнал Ромула.
Когда случилось убийство Рема, Потиций воспринимал все происходящее как кошмарный сон, но теперь, при всем ужасе случившегося, голова его оставалась столь ясной, словно он стряхнул наваждение. С отстраненным любопытством жрец наблюдал, как его родич вновь поднял меч. Рука Потиция машинально потянулась к амулету, но тут он вспомнил, что накануне передал Фасцина внуку, и вздохнул с облегчением, – во всяком случае, амулет был вне опасности.
С громким криком Пинарий занес окровавленный клинок над шеей родича…
* * *
Содеянное им было исполнением воли самого Юпитера. Так, во всяком случае, заявил Пинарий, давным-давно предсказавший затмение и задумавший воспользоваться трепетом и смятением, которые непременно при этом возникнут. Само собой, молния была десницей Юпитера, а гром – его могучим гласом. Сам бог осветил Пинарию путь к алтарю и потряс небеса и землю одобрительным ревом, когда он снес голову лишившегося покровительства небес Ромула с его плеч.
Пинарий предупреждал родича, чтобы тот держался от царя подальше. Все, даже ликторы Ромула, разбежались с места действия, но упрямый Потиций не только остался, но и в тот самый момент, когда дело было сделано, схватил его за одежду и уставился на него. Решение убить этого глупца было мгновенным и единственно правильным – сам Юпитер выразил тому одобрение оглушительным раскатом грома.
Без помех и промедления Пинарий с сообщниками раздели обезглавленное тело Ромула и бросили его в Козье болото, куда оно и кануло бесследно. Труп Потиция последовал за ним. Теперь, если даже пески когда-нибудь и вернут добычу, никто не сможет опознать в нагих, обезглавленных телах царя и гаруспика. Все, что было при убитых, включая одежду, заговорщики разделили между собой. Затем они удалились, унося под одеждой улики, которые поклялись уничтожить.
Корону, снятую с головы Ромула, Пинарий положил на алтарь, где ее можно было легко найти. Первоначально он намеревался сам избавиться от головы Ромула, но потом передумал и поручил захоронить ее в тайном месте одному из сообщников (убийство Потиция обременило его другими заботами). Пусть этот человек был глупцом, но как родич Пинария и его собрат по жреческому служению Геркулесу он мог рассчитывать на то, что хотя бы его голова сподобится достойного погребения.
Затмение шло на убыль. Постепенно светлело, хотя гроза продолжала бушевать вовсю. Поле Маворса обезлюдело, но Пинарий, направлявшийся к Холму бродяг, на всякий случай прикрывал голову плащом. Он торопливо поднялся по крутой тропке и пошел к храму Юпитера мимо святилища Асилея (новые поселенцы все еще поддерживали его культ, но сейчас, укрываясь от бури, разбежались и отсюда). Чтобы отблагодарить бога за благополучное исполнение задуманного, Пинарий решил похоронить голову родича под сенью храма Юпитера. Он опустился на колени в грязь, бросил последний взгляд на лицо Потиция и голыми руками принялся копать в мягкой, сырой земле глубокую яму.
Глава IV
Кориолан
510 год до Р. Х
Двенадцатилетний мальчик сидел на полу, скрестив ноги и повторяя уроки. Его дед сидел перед ним на простом деревянном складном стуле с бронзовыми петлями. Несмотря на то что у стула не было спинки, старик сидел прямо, подавая пример мальчику.
