– Это твой друг Публий Пинарий, – сказал его дед. – Представляешь? Очевидно, он увидел эту девушку в тот первый день перед зданием сената точно так же, как и ты. Пинарии пригласили Клавдиев на ужин в тот самый день, когда они побывали у нас на обеде. С тех пор Публий ухаживает за девушкой так же неутомимо, как и ты. Это ставит Аппия Клавдия в затруднительное положение. Он утверждает – и я не могу отрицать этого, – что, когда речь идет о подходящем союзе для его дома, разница между Потициями и Пинариями весьма невелика. Оба рода одинаково древние и равно отличившиеся в истории города.
– За исключением того, что Пинарии опоздали на праздник Геркулеса!
Дед рассмеялся:
– Да, что было, то было. Но вряд ли этого промаха, допущенного несколько сот лет тому назад, достаточно, чтобы склонить чашу весов в нашу сторону. В ситуации, когда во всем остальном ты и Публий равны, Клавдий говорит, что предоставит право решать самой девушке.
– А когда она примет решение?
– Мой дорогой мальчик, как я уже сказал тебе, я не имею ни малейшего представления. Я не назвал этому человеку крайнего срока.
– А может, тебе и следовало. Мне кажется, что я не вынесу ожидания! Это хуже, чем когда я в первый раз отправился на войну. Тогда по крайней мере чувствовал, что все зависит от меня – сумею себя достойно показать или нет. Но это ужасно. Я сделал все от меня зависящее, и теперь единственное, что мне остается, – это ждать. Я оказался полностью в ее воле!
Бедный Тит принялся нервно расхаживать по маленькому садику, высаженному во внутреннем дворе дома. По углам сада красовались кусты роз, но бедный юноша не замечал цветов, не чувствовал их аромата. Его дед покачал головой и улыбнулся, смутно припоминая, как сам в давние времена таким же наивным юношей изнывал от страсти.
– Стоит ли мучиться без толку, – промолвил он. – Не лучше ли тебе…
Договорить он не успел: появившийся раб доложил о приходе посетителя.
Старик поднял бровь:
– Ага, не исключено, что нам прислали ответ. Клавдий сказал, что направит гонца, как только девушка примет решение.
– Это не гонец, – сообщил раб. – Пришла молодая госпожа, которая бывала у нас раньше.
– Клавдия?
Тит, у которого перехватило дыхание, проскочил мимо раба и устремился по короткому коридору к прихожей в передней части дома. Из открытого сверху светового люка луч полуденного солнца падал на имплувий, маленький резервуар для сбора дождевой воды, и отраженные блики освещали Клавдию и ее компаньонку.
– Ты пришла! – воскликнул Тит, пройдя мимо служанки и осмелившись взять руки девушки в свои.
Клавдия опустила глаза:
– Да, мне пришлось послать мои сожаления… – (У Тита упало сердце.) – Публию Пинарию. Гонец моего отца, должно быть, сейчас у его двери. А к тебе я решила прийти сама, чтобы сказать, что буду твоей женой.
Тит откинул голову назад и рассмеялся, потом заключил ее в объятия. Служанка скромно отвернула лицо, но дед Тита, стоявший в тени, наблюдал за первым поцелуем молодой пары с улыбкой удовлетворения. Он был рад тому, что переговоры о столь выгодном браке завершились успешно. Хотелось лишь надеяться, что для молодого Публия Пинария отказ не станет слишком сильным ударом.
* * *
Вступление в брак считалось у большинства римлян сугубо семейным делом, не требовавшим исполнения особых религиозных обрядов. Многие пары вообще обходились без каких-либо церемоний: мужчине и женщине требовалось лишь публично объявить о том, что они женаты, после чего брак считался признанным и молодые могли жить вместе.
Иное дело брак патрициев.
Во-первых, деду Тита пришлось определить подходящий для церемонии день, поскольку невесте полагалось в день после свадьбы исполнить в своем новом доме определенные религиозные обряды. В связи с этим пришлось рассмотреть и исключить все те дни календаря, на которые приходились иные ритуалы. Точно таким же образом, в соответствии с давней традицией, сочли неблагоприятными месяцы фебруарий и май. После того как были определены пять равно подходящих дат, дед Тита написал их на пергаменте, который поместил на Ара Максима. Затем он по очереди клал на каждую дату камень и наблюдал за полетом птиц, высматривая знаки благоволения небес. Так был определен наиболее благоприятный день.
Это был первый случай, когда кто-то из семьи Аппия Клавдия роднился с римлянами, и новоявленный патриций был настроен соблюсти все местные традиции. Он живо интересовался ими, расспрашивал, откуда пошел тот или иной обычай, но далеко не на все вопросы ему смогли ответить – кое-что терялось в тумане времен.
В назначенный день, на закате, из дома Аппия Клавдия вышла свадебная процессия. Шедший впереди самый юный член фамилии невесты, младший брат Клавдии, нес сосновый факел, зажженный от домашнего очага. По прибытии в дом Тита Потиция его пламя предстояло добавить к огню домашнего очага жениха.
За факельщиком следовала девственница-весталка, в полотняных одеяниях своего ордена, с узкой двухцветной, из красной и белой шерсти, головной повязкой на коротко остриженных волосах. Она несла лепешку, испеченную из священного зерна и спрыснутую святой водой. По кусочку этой лепешки молодым предстояло съесть на церемонии, остальное полагалось распределить между гостями. Потом шла невеста, ее голову покрывала вуаль того же ярко-желтого цвета, что и ее туфли. Длинное белое платье было перехвачено в талии пурпурным поясом, завязанным сзади особым, так называемым геркулесовым узлом. Развязать этот узел было привилегией молодого мужа и испытанием для него. В руках она несла предметы женского рукоделия: прялку и веретено с шерстью. По обе стороны от нее, делая вид, будто поддерживают ее под руки, шли родичи – двое мальчиков чуть постарше факельщика. Поначалу эти сопровождающие воспринимали свои обязанности очень серьезно и шествовали с весьма торжественным видом, но стоило факельщику запнуться, они рассмеялись так заразительно, что не выдержала и прыснула даже весталка.
Следом за невестой шли ее мать, отец и остальные сопровождающие, громко распевая старинную римскую свадебную песню «Талласий». Иностранцам по происхождению, Клавдиям пришлось выучить эту песню. Слова ее оказались удивительно подходящими с учетом нынешних обстоятельств. Когда Ромул и его люди похищали сабинянок, самую красивую из женщин захватили люди некоего Талласия, верного царского подручного, который приметил ее и выбрал заранее. О том, как это происходило, о том, что спрашивала сабинянка и что ей отвечали, говорилось в песне.
Куда, к кому вы несете меня?
К Талласию верному, вот к кому!
Почему же к нему вы несете меня?
Потому что понравилась ты ему!
Какая же участь постигнет меня?
Ты станешь верной женой ему!
Какой же бог упасет меня?
Все боги тебя отдают ему!
Наконец свадебная процессия приблизилась к дому Потиция. Перед домом на алтаре, под открытым небом, при свете маленьких восковых свечей была принесена в жертву овца. Содранную шкуру набросили на два стула. На них уселись жених и невеста. Последовало оглашение благоприятных знамений, из которых следовало, что заключаемый союз угоден богам.
