Так и не расставшаяся с прялкой, Клавдия поднялась со стула и в сопровождении матери направилась к украшенной цветочными гирляндами двери дома. Там мать обняла ее, а изображавший похитителя Тит вырвал девушку из материнских объятий. Этот элемент обряда, разумеется, являлся еще одним символом давнего похищения сабинянок, причем не последним. Тит, пунцовый от смущения, подхватил невесту на руки, пинком ноги распахнул дверь и перенес ее, как пленницу, через порог.
Мать Клавдии зарыдала. Отец с трудом сдерживал слезы, смешанные со смехом. Все сопровождающие радостно аплодировали.
Внутри, за дверью, Тит опустил Клавдию на коврик из овечьей шкуры, и она наконец отложила в сторону свои принадлежности для рукоделия. Он вручил ей ключи от дома и, затаив от волнения дыхание, спросил:
– Кто ты, объявившаяся в моем доме?
Клавдия ответила, как предписывал древний обряд:
– Когда и где будешь ты, Тит, тогда и там буду я, Тиция.
Таким образом, невеста, став женой, приняла как свое первое имя мужа. Такие имена по обычаю использовались не публично, а для приватного общения между супругами.
* * *
Свадебный пир являлся семейным праздником, но были приглашены и некоторые близкие друзья невесты и жениха. Тит долго размышлял, приглашать ли Публия Пинария. В конце концов он последовал совету деда и послал приглашение. Как и предсказывал дед, Публий избавил всех от неловкости, прислав свои поздравления и извинения. Он сообщил, что не может присутствовать, потому что его семья собирается навестить родственников за городом.
А вот Гней Марций, который и сам недавно обручился с девушкой из плебейского сословия, по имени Волумния, приглашение принял. Если самолюбивый Гней и расстраивался из-за того, что его женой станет не патрицианка, то виду не подавал и держался с обычной уверенностью, основательно подкрепленной первым боевым опытом. Разумеется, до славы величайшего воителя Рима молодому Марцию было еще очень далеко, но он уже проявил несомненную отвагу и обратил на себя внимание командиров.
Тит, непрерывно принимавший поздравления и добрые пожелания, не мог уделить другу достаточно внимания и тревожился, как бы тот, с его особой чувствительностью, не почувствовал себя чужим в присутствии такого количества Клавдиев и Потициев или не огорчился из-за церемонии патрицианской свадьбы, на которую ему рассчитывать не приходилось. Однако, улучив момент, Тит увидел, что Гней увлеченно беседует не с кем иным, как с самим Аппием Клавдием. Собеседники говорили о чем-то с серьезным видом, потом рассмеялись, затем возобновили серьезный разговор.
О чем они толкуют? Тит пробрался сквозь толпу гостей и, оказавшись достаточно близко, прислушался.
– И все же, – говорил Клавдий, – я думаю, что даже до установления республики значительные трения между лучшими фамилиями и простым народом имели место. Кажется несправедливым винить Брута в том, что он разворошил осиное гнездо. Он, конечно, просто намеревался распределить власть, которую Тарквиний полностью сосредоточил в своих руках, среди сенаторов, так чтобы все лучшие люди смогли по очереди оказаться причастными к управлению.
– Может, и так. Но революция, начало которой положил Брут, все еще продолжается и может выйти из-под контроля в любой момент, – сказал Гней. – Перевороты такого рода затеваются наверху, но потом спускаются вниз, распространяясь на самые широкие слои общества. Сложность в том, чтобы остановить этот процесс прежде, чем худшие люди перебьют лучших и захватят власть.
– Похоже, что республика, при всех ее недостатках, все-таки работает, – сказал Клавдий. – Мне тоже кажется не совсем правильным то, что, хотя избранными на высшие должности могут быть только лучшие, право выбирать представляется всем свободным гражданам. Однако голосование проводится не только индивидуально, но и по трибам, а в результате голоса родовитых людей, с учетом их клиентов, имеют куда больший вес. По-моему, для Рима такая система приемлема.
– Может быть, если только простой люд удовлетворится ею и впредь. Но прислушивался ли ты к смутьянам, которые мутят чернь на Форуме? Они говорят, что долги бедных нужно простить. Можешь ты представить себе, какой хаос воцарился бы, случись такое? А еще они утверждают, что плебеям нужно разрешить выбирать собственных магистратов, которые должны «защищать» их от патрициев. Иными словами, хотят, чтобы было два правительства вместо одного! А еще говорят, что в противном случае простой народ должен подумать о том, чтобы покинуть Рим – уйти, основать собственный город и предоставить Риму самому защищаться от своих врагов. Это разговоры изменников!
– Действительно, серьезное дело, – согласился Клавдий. – Благодарение богам, что у Рима есть молодые люди с ясной головой, такие как ты, Гней Марций, которые понимают, что одни рождены, чтобы тащить плуг, а другие – чтобы руководить ими.
– И благодарение богам, Аппий Клавдий, что такой мудрый и почтенный человек, как ты, решил связать свою судьбу с судьбой нашего любимого Рима.
Тит улыбнулся и двинулся дальше, довольный и не слишком удивленный тем, что его знатный тесть и аристократически настроенный друг так легко нашли общий язык.
493 год до Р. Х
Раб вошел в кабинет своего господина с большим, свернутым в рулон пергаментом и откашлялся.
– Прошу прощения, сенатор, я думаю, что это те планы, которые ты запрашивал.
Тит Потиций, склонившись над столом, рассматривал аналогичный пергамент при ярком солнечном свете из окна. Он поднял голову и рассеянно кивнул.
– Что? Ах да, планы храма Юпитера на Капитолии! Я хотел взглянуть на старые чертежи Вулки. Надеюсь, они помогут мне решить проблему, с которой я столкнулся, разрабатывая план строительства нового храма Цереры. Положи свиток там, в углу. Я посмотрю его позже.
Раб положил свиток, но, вместо того чтобы уйти, задержался и опять откашлялся.
– Что-то еще?
– Господин, ты просил напомнить, когда приблизится время триумфа.
– Конечно! Я был так занят, что совершенно забыл! Мне нельзя опаздывать. Рискну предположить, что старому Коминию все равно, появлюсь я или нет, а вот Гней никогда меня не простит, если я не стану свидетелем его величайшего торжества. Принеси мою тогу и помоги облачиться.
* * *
Часом позже Тит уже стоял среди своих коллег на ступеньках сената. Его дед умер вскоре после свадьбы Тита и Клавдии, его отец умер три года тому назад, и теперь, в свои двадцать девять лет, Тит был главой фамилии и одним из самых молодых членов сената. На протяжении всей его жизни родословная давала ему право на почетное место. В данном случае это было место на одной из верхних ступеней, откуда открывался великолепный обзор. На ступеньку выше Тита стоял его тесть Аппий Клавдий. За прошедшее время он существенно укрепил свои позиции – выше него стояли только высшие магистраты, включая консулов. Ступенькой ниже Тита стоял его старый друг Публий Пинарий, а напротив здания, в передних рядах юных патрициев, собравшихся посмотреть на триумфальное шествие по Священной дороге, стоял, как когда-то он сам, его сын.
