Книга Рим. Роман о древнем городе, страница 61. Автор книги Стивен Сейлор

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Рим. Роман о древнем городе»

Cтраница 61
449 год до Р. Х

К тому времени, когда стала заметна беременность Ицилии, в Риме произошло немало перемен.

Ближе всего девушку затронула смерть ее отца – шествуя по Форуму, он вдруг схватился за грудь и упал. Пока отца несли домой, сердце его перестало биться.

После смерти отца брат Ицилии Луций стал главой фамилии, и теперь ему предстояло решать судьбу согрешившей сестры и ребенка, которого она носила.

Большие перемены произошли и в городе.

Трагический конец Виргинии потряс Рим до самого основания. Знал ли Аппий Клавдий, какие силы вырвутся на волю вследствие его безумной затеи? Трудно представить, чтобы человек, как бы ни был он ослеплен вожделением или высокомерием, мог действовать столь безрассудно. В последующих поколениях его имя стало синонимом греческого слова «хубрис» – гордыня, столь нетерпимая, что приговор ее носителю вынуждены выносить сами боги.

Предвидел ли Аппий Клавдий намерение Виргиния убить свою дочь? Специально ли позволил он этому произойти, хладнокровно рассудив, что такой поворот событий для него выгоден? Впоследствии, уже после переворота, высказывалось и такое предположение. Говорили, что Аппий Клавдий успел получить от девушки то, что хотел, и, таким образом, она уже была ему не нужна. Она стала для него бременем, а ее смерть освободила бы его от необходимости выносить решение по определению ее личности и статуса. Возможно, Аппий Клавдий вообразил, будто, подтолкнув отца к убийству дочери, он покончит и с возникшей проблемой. Наверное, он решил, что нашел способ получить что хотел, не платя цену. Если человек наделен властью, умен и не имеет совести, он, действуя расчетливо и безжалостно, может надеяться избежать кары даже за самое чудовищное преступление.

Другие говорили, что даже Аппий Клавдий не мог быть таким холодным и расчетливым, а двигала им хоть и преступная, но искренняя страсть. Она подтолкнула его на осуществление столь рискованного плана и не могла угаснуть всего лишь за день и ночь. Тот факт, что смерть Виргинии даже не изменила выражение его лица, объясняли ошеломлением, вызванным поступком отца девушки. Каковы бы ни были намерения децемвира, его вожделение не имело ничего общего с политикой, однако отец Виргинии и ее жених сумели убедить плебеев в обратном. Безжалостный патриций обесчестил девственницу-плебейку, подверг побоям и унижениям ее возмущенного жениха и довел отца-плебея до поступка, продиктованного стыдом и отчаянием. В результате децемвирам припомнили все несправедливости и огрехи их правления. В первый раз за поколение плебеи устроили исход, подобный тому, благодаря которому получили право выбирать трибунов. Плебеи-горожане ушли из города, плебеи-земледельцы отставили в сторону плуги, плебеи-солдаты отказались сражаться. Все они потребовали прекращения полномочий децемвиров, а также ареста, суда и наказания Аппия Клавдия.

В конце концов, после ожесточенных споров и переговоров, десять децемвиров ушли в отставку. Некоторым удалось избежать суда. Других обвинили в злоупотреблениях и запретили покидать город. Среди них был и Аппий Клавдий, который забаррикадировался в своем хорошо охраняемом доме и отказался выходить. Из всех децемвиров он допустил наибольшие злоупотребления, однако, похоже, меньше всего сожалел об этом.

Ожесточенный, озлобленный, так и не раскаявшийся Аппий Клавдий повесился, чтобы избежать приговора суда.

Марк Клавдий, приспешник децемвира, был слишком труслив, чтобы последовать примеру своего господина, его судили и вынесли приговор. Сам Виргиний попросил, чтобы негодяя не приговаривали к смерти, и Марку разрешили отправиться в изгнание. Говорили, что в день, когда он покинул Рим, призрак Виргинии, который месяцами блуждал из дома в дом, плача, издавая стоны в ночи, пугая детей и доводя до слез их родителей, наконец успокоился и перестал изводить город.

Сенат собрался в новом составе. Были избраны новые магистраты. Среди новых народных трибунов были Виргиний и молодой Луций Ицилий.

Ожесточение по отношению к децемвирам как к людям и как к тиранам ощущалось во всем, однако плоды их законодательной деятельности пользовались уважением. Двенадцать таблиц были приняты общим согласием патрициев и плебеев и стали законом страны.

Новые законы были отлиты в бронзовых табличках и вывешены на Форуме, где с ними мог ознакомиться любой гражданин. Римский закон больше не был делом устной традиции – собранием заплесневелых прецедентов, мимолетных прихотей, туманных догадок и неизвестно на чем основанных выводов, в которых могли разобраться только многоопытные сенаторы и законники. Двенадцать таблиц были выставлены на всеобщее обозрение. Разумеется, почти у каждого гражданина имелись возражения по тому или иному пункту, но все это никак не могло умалить ценности Двенадцати таблиц в целом. Некогда роль закона исполняло слово царя, затем – указания избранных консулов, но лишь теперь царем и консулом стало написанное слово, доступное каждому и одинаковое для всех.

* * *

В тот день, когда были выставлены бронзовые таблички, Ицилия оделась в простую тунику одной из ее рабынь и украдкой выскользнула из дома. Она ждала в том самом укромном месте, неподалеку от рынка, где был зачат ее ребенок: они договорились с Титом о свидании. О том, что его возлюбленная беременна, Тит еще не знал.

Юноша опоздал. Скользнув под густую листву кипариса, он улыбнулся и поцеловал ее, но когда отстранился, улыбка исчезла. Уныние на его лице было отражением ее собственного состояния.

– Я пришел с Форума, – сказал он. – Там вывесили Двенадцать таблиц.

– Ты их прочел?

– Не все. Но я прочел часть, касающуюся браков. – Он опустил глаза. – Там то, чего мы боялись: браки между патрициями и плебеями запрещены.

Ицилия тяжело вздохнула. До последнего момента она, вопреки всему, надеялась, что брак с Титом еще возможен. Она отчаянно цеплялась за эту фантазию, но теперь ее отняли. Ицилия чувствовала себя напуганной и совершенно одинокой, несмотря на обнимавшие ее руки.

– Тит, я должна тебе кое-что сказать.

Он смахнул прядь волос с ее щеки и почувствовал теплые слезы на кончике пальца.

– Что ты должна сказать мне, Ицилия? Что бы то ни было, хуже сказанного мною не придумаешь.

– Тит, во мне растет ребенок. Твой ребенок.

Его руки напряглись. Спустя миг он пылко сжал ее в объятиях, а потом отпрянул, как будто боялся сделать ей больно. На его лице было выражение, которого она никогда раньше ни у кого не видела: радость и отчаяние одновременно.

– Твой брат знает об этом?

– Луций еще не знает. Никто не знает, кроме тебя. Я скрывала это ото всех, но я не смогу скрывать дальше.

– Когда? Как скоро?

– Точно не знаю. Я пока плохо разбираюсь в таких вещах… И спросить некого! – Новые слезы заструились по ее щекам.

– Ицилия! Что же нам делать? Тебе придется рассказать Луцию. Вы всегда были близки. Может быть…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация