– Конечно, вирго максима. – Сардонический тон Фослии, казалось, указывал на то, что в душе она все равно останется при своем мнении. – И конечно, ты права, говоря, что брак, во всяком случае брак с участием патриция, – религиозное дело. Но мы ведь обсуждали вейский вопрос, а он, безусловно, затрагивает только две вещи: деньги и политику.
Постумия покачала головой:
– Напротив, Фослия. Неужели ты не видишь, что вейский вопрос имеет к религии самое прямое отношение? Пинария, сегодня вечером ты что-то притихла. Хоть ты и самая молодая, но ты уже не послушница. Выскажи свое мнение.
Пинария проглотила оливку, фаршированную козьим сыром.
– Хорошо, вирго максима. Сдается мне, что в завоевании Римом Вейи, как в зеркале, отразилось завоевание греками Трои. Во-первых, на это потребовалось десять лет. Во-вторых, успех был достигнут благодаря военной хитрости, а не грубой силе. В-третьих, хотя в то время казалось, что оно разрешит все проблемы, мы, как и греки после завоевания Трои, обнаружили, что эта победа привела к еще большему расколу дома.
Постумия задумчиво кивнула:
– Продолжай.
– Вейи были настолько богаты, что многие всерьез надеялись, будто раздел такой щедрой добычи разрешит напряженность между сословиями. «Там ведь уйма всего, – рассуждали они, – а значит, каждому в Риме достанется более чем достаточно». Но когда пришло время делить трофеи, довольных не оказалось вовсе. Возведение храма в честь Юноны Регины и церемонии по его освящению обошлись в кругленькую сумму, гораздо большую, чем ожидали. А тут еще злосчастная десятина, которую Камилл обещал Аполлону и его жрецам. Плебеи завопили о том, что их лишили добычи, за которую они проливали кровь. Патриции в ответ заявили, что притязания со стороны плебеев на то, что обещано богам, есть гнусное святотатство.
– Ну и чем это кончилось?
– Ожесточенными взаимными обвинениями в алчности и нечестности, и ничем больше.
– В чем, несомненно, нет ничего нового, – вмешалась Фослия, которая никогда не могла остаться надолго вне любого обсуждения. – Из поколения в поколение патриции настаивают, и совершенно резонно, что все должны сплотиться ради общего блага. Мы должны объединиться под началом наших вождей и быть готовы жертвовать собой перед лицом многочисленных угроз со стороны врагов. Но до сих пор эгоистичные и недальновидные плебеи ничего для этого не сделали: только без конца жалуются. Бывает, что они отказываются даже от военной службы!
– Конечно… – сказала Пинария, но потом замялась и умолкла.
Не все идеи, которые витали за пределами Дома весталок, приветствовались жрицами, особенно главной.
– Продолжай, – сказала Постумия.
– Да, продолжай, – попросила Фослия с проказливым блеском в глазах, надеясь увидеть вирго максима рассерженной.
Пинария заговорила медленно и осторожно:
– Это, как вы понимаете, не мои идеи, но ведь слышишь разное. Например, некоторые утверждают, что, хотя сам храм задуман ради Юноны Регины, деньги на его строительство идут в карманы подрядчиков, выбранных государством. Многие из этих подрядчиков – патриции, они и без того достаточно богаты. И поскольку эти подрядчики обычно используют рабов – людей, захваченных в плен на войне и проданных им по дешевке государством, – работники-плебеи не видят никакой прибыли от такого проекта.
– Их прибыль – это добрая воля богини, которая возрадуется храму! – объявила вирго максима. – Доводить строительство храма, в сущности священнодействие, до пошлой перебранки из-за денег – это святотатство со стороны тех, кого мутят самые отъявленные смутьяны черни. На самом деле, Пинария, ты должна научиться впускать такие слова через одно ухо и тут же выпускать через другое. Подумай вот о чем: здравый смысл подсказывает, что всегда надлежит отдавать богам лучшие из трофеев, в противном случае можно потерять их благосклонность. Что тогда с нами будет? Вейи завоюют нас, а не наоборот! После богов свою положенную долю должны получить наши ответственные и усердные вожди, люди, которые гарантируют подобающее почитание богов. И только после этого тем, что останется от добычи, можно поделиться с чернью. Пусть довольствуется тем, что ей подобает, в том числе и браками только с себе подобными. Вместо того чтобы взращивать нелепые идеи о собственной пригодности для управления государством, плебеи должны подчиниться тем, чьи фамилии всей своей историей доказали, что именно они лучше других способны распоряжаться судьбой Рима. Наш мир опасен и полон врагов. Только надежная, заслуживающая доверия и угодная богам власть может уберечь нас от катастрофы.
Пинария склонила голову.
– Вирго максима говорит мудро.
Остальные весталки, включая Фослию, кивнули и эхом повторили ее слова:
– Вирго максима говорит мудро!
– И все же… – Голос Постумии дрожал от волнения. – И все же порой кажется, что злейшие враги города находятся не снаружи, а внутри его стен. Чернь, может быть, и не годится для управления, но имеет трибунов и других влиятельных людей, которые отстаивают ее интересы, что нам продемонстрировали совсем недавно.
Весталки отложили еду: вирго максима имела в виду то, что волновало их всех.
Воцарившееся неловкое молчание нарушила Фослия:
– Неужели для Камилла нет никакой надежды, вирго максима?
Постумия вздохнула:
– Ситуация остается неизменной. Сейчас, пока мы с вами тут говорим, Марк Фурий Камилл готовится покинуть Рим. Вместо того чтобы предстать перед судом, он отправится в изгнание. Мы все знаем, насколько плачевно сложились обстоятельства. Взбесившаяся от алчности, недовольная дележом добычи чернь решила излить свою ярость на человека, которому было доверено распределение этой добычи. Плебеи обвинили Камилла в нарушении закона. Они утверждают, будто он обогатил своих друзей и членов семьи.
– Но он, конечно, не виноват, – сказала одна из весталок.
Вирго максима покачала головой:
– Увы, люди, искушенные в дворцовых делах, говорят мне иначе. В соответствии с буквой закона Камилл действительно злоупотребил властью, ибо не смог представить полный отчет о расходовании всех находившихся в его распоряжении средств. Беда в том, что наши законы словно нарочно придуманы и написаны так, что могут служить оружием против любого государственного или общественного деятеля. Чем выше поднимается человек, чем более ответственные решения он принимает, тем более уязвим становится он для обвинений в коррупции. Таким образом, Камилл – наш любимый Камилл! – изгоняется из Рима. Всего три года назад все мужчины, женщины и дети выкрикивали его имя на улицах, восхваляли его как спасителя. А что теперь? Прости меня, Веста, за такие слова, но пожелай Камилл поднять против нас оружие, как сделал Кориолан, я вряд ли могла бы отрицать, что город заслужил это! Конечно, он никогда так не поступит. Камилл выше этого: он великий человек и великий патриот, хотя враги и сделали его отверженным изгнанником. Сегодня вечером, собравшись в храме, мы все должны будем помянуть его в наших молитвах. Да согреет Камилла огонь Весты, как бы далеко ни удалился он от ее очага.
