Бренн на Форуме подбоченился перед весами и рассмеялся.
– Маловато! – воскликнул он.
Камилл хмуро посмотрел на него.
– О чем ты говоришь? Чаши уравновесились!
– Я забыл включить это. Ты ведь хочешь, чтобы я отложил его в сторону, разве нет?
Бренн извлек свой меч и положил поверх свинцовых гирь.
Со стороны римлян послышались стоны отчаяния и возгласы гнева. Некоторые потянулись к мечам, но Камилл поднял руку и остановил их.
– У нас еще есть небольшой запас. Добавьте сокровищ на весы.
Добавили ровно на вес меча, и обе чаши снова пришли в равновесие. Бренн торжествующе взревел и захлопал в ладоши, а за ним диким смехом и криками разразились все галлы. Даже с высоты Капитолия было видно, как побагровело от ярости и печали лицо Камилла. Пинария, вместе со всеми наблюдавшая за церемонией уплаты, вдруг ощутила рядом присутствие Пенната.
Он взял ее за руку и прошептал:
– Что бы ни случилось, Пинария, я люблю тебя!
– И я…
Весталка не могла заставить себя произнести эти слова. Она вздохнула, высвободила руку и положила ее на живот. Внутри шевелился ребенок. Было ясно, что момент его рождения наступит очень скоро.
* * *
Как отлив наводнения, галлы покинули Рим. Этот процесс занял несколько дней: их было очень много, и к тому же они не спешили, продолжая поиски спрятанного добра и разрушая все, что попадало под руку, до самого последнего часа. Римляне на Капитолии, несмотря на все свое нетерпение, дождались ухода последнего варвара и только тогда начали перелезать через баррикады и спускаться по петляющей тропе. Окрыленные свободой, но в ужасе от вида руин любимого города, они рассеялись по Семи холмам: каждый спешил к остаткам своего дома, чтобы там дожидаться возвращения Камилла и беженцев.
Дорсон с Пеннатом проводили Пинарию до входа в Дом весталок. Строение на диво оказалось в целости и сохранности, хотя двери были взломаны и криво свисали с петель. Пинария, трепеща, переступила порог. Дорсон хотел было последовать за ней, но она покачала головой.
– Нет, не входи. То, что я должна сейчас сделать здесь, необходимо делать одной.
– Но нет уверенности в том, что здесь безопасно. Я не могу оставить тебя, весталка.
– Не беспокойся обо мне! Неужели ты думаешь, что богиня так долго оберегала меня только затем, чтобы позволить какой-то беде случиться со мной здесь, в Доме весталок? Ступай, Дорсон. Оставь меня, чтобы я могла очистить дом до возвращения остальных жриц. Разве ты не горишь желанием посмотреть, что стало с твоим собственным домом?
Дорсон задумался:
– А ты, Пеннат? Куда ты пойдешь?
Пеннат пожал плечами:
– Пожалуй, схожу к дому моего старого господина, если от него что-нибудь осталось.
– Ну ладно, – сказал Дорсон.
На том они и расстались.
Спустя всего несколько мгновений после того, как Пинария переступила порог, у нее отошли воды, а потом начались схватки. Шатаясь, она побрела в свою спальню. Комната была грязной, постель в беспорядке, в ее отсутствие на ней спал какой-то галл. Накатила тошнота, но выбора не оставалось, и она повалилась на кровать.
Чуть позже, открыв глаза, Пинария увидела стоявшего над ней Пенната. В своем наполовину бредовом состоянии она решила, будто это образ, посланный Вестой ей в укор. Но юноша улыбнулся, и Пинария поняла, что он настоящий. Пеннат снял со своей шеи амулет и через голову надел на нее.
– Фасцин оберегает женщин при родах, – прошептал он. – Не беспокойся, Пинария! Я останусь с тобой.
– Но что ты знаешь о родах?
Он улыбнулся:
– Спроси лучше, чего я не знаю. Когда я был маленьким, я видел, как девушки-рабыни рожают бастардов моего господина, а став постарше, помогал повитухам, приносил и подавал все, что им требовалось. Я знаю, что делать, Пинария. Со мной ты будешь в безопасности, и ребенок тоже.
– Пеннат! Неужели ты никогда не перестанешь удивлять меня?
– Никогда! Я люблю тебя, Пинария.
– Это удивляет меня больше всего.
* * *
Роды были преждевременные, младенец родился маленьким, но здоровым. Он громко закричал, когда Пеннат поднял его, чтобы осмотреть. Потом он отдал его Пинарии, и она целый час держала малыша, прижав к себе.
Зимний день был коротким, и тени уже удлинялись. С улицы стали доноситься голоса. Первые изгнанники возвращались в город. В любой момент могли вернуться и весталки.
– Пеннат, что нам делать с ребенком?
– Он родился здоровым. А значит, боги хотят, чтобы он жил.
– Ты правда так думаешь?
– Я хочу, чтобы он жил, независимо от желания богов.
– Это святотатство, Пеннат!
Она покачала головой и выдавила печальный смех.
– Как нелепо говорить о святотатстве мне, только что родившей дитя в Доме весталок!
– Ты останешься здесь, Пинария?
– Мне некуда идти.
– Ребенок не может остаться здесь с тобой.
– Нет.
– Ты сможешь отказаться от него, Пинария?
Она неотрывно смотрела на дитя, держа его на руках.
– А куда ты хочешь унести его, Пеннат? Что ты с ним сделаешь?
– У меня есть план.
– У тебя всегда есть план, мой хитроумный Пеннат!..
Он мягко забрал у нее ребенка. Слезы текли по ее щекам. Она коснулась талисмана на груди.
– Ты должен забрать и его, для ребенка.
Пеннат покачал головой:
– Нет, Фасцин нужен тебе. Он отвращает сглаз и защитит тебя от подозрительности других весталок.
– Нет, Пеннат…
– Фасцин – это мой подарок. Пусть он напоминает тебе обо мне, Пинария, как напоминал мне о моей матери.
– Твоя мать умерла, Пеннат.
– Я тоже умер для мира, в который ты должна вернуться. Мы больше никогда не увидимся, Пинария, по крайней мере я так думаю. Мы никогда не будем вместе, никогда не произнесем слов любви. Но ты будешь знать, что наш ребенок, символ нашей любви, жив и здоров. Это я тебе обещаю!
Она закрыла глаза и заплакала, а когда открыла их снова, Пеннат и дитя исчезли. В комнате было темно. Время шло, и в конце концов снаружи снова стал пробиваться свет. Потом она услышала голоса, поначалу неразличимые, они приближались и становились громче. То были женские голоса, и в них слышалось сильное волнение.
Затем Пинария узнала голоса вирго максима и Фослии, громко выкликавших ее имя:
– Пинария! Пинария! Ты здесь?
Весталки вернулись.
