Рычаг водяных часов достиг высшей точки, звякнул колокольчик. Бульканье прекратилось. Аполлоний безмятежно улыбался. Он сказал что хотел и уложился в отведенное время.
Катулл изобразил отвращение.
– Нужно ли оглашать следующее обвинение, господин? Обвиняемый уже достаточно очернил себя. Разрешить ему высказываться и дальше означает подвергнуть твое величие выслушиванию новых кощунственных и мятежных речей.
Домициан, который молча наблюдал за происходящим, уставился на Аполлония, насмешливо склонив голову набок:
– Не подлежит сомнению, что подсудимый виновен и заслуживает смерти. Но третье обвинение, безусловно, самое серьезное. Его следует рассмотреть.
Катулл изложил следующий пункт:
– Утверждается, что Аполлоний Тианский занимается колдовством. Свидетели уверяют, будто он исцелял больных путем наложения чар и даже, вопреки законам природы, оживил мертвую. При помощи волшебства он прозревал далекие события, а иными способами вызнавал и чужие действия – включая даже твои, господин. Используя магию, он заглядывал в чужие умы, так что жертвы его, даже храня молчание, не могли скрыть от него свои мысли. Подобное чародейство, которое само по себе попирает законы людей и богов, представляет очевидную опасность для государства и личности Цезаря. Что ты ответишь на обвинение, Аполлоний Тианский?
И снова Эпафродит коснулся затвора водяных часов. Бульканье громом пронеслось по залу, ибо внезапно воцарилась мертвая тишина: всем не терпелось услышать, что скажет Аполлоний.
Старец повернулся к Луцию. Губы Аполлония не шевельнулись, однако Луций услышал: «При тебе ли вещь, которую дал Эпафродит? Дай ее мне».
Луций был ошеломлен. В зале ничто не изменилось, и тем не менее окружающее вдруг показалось нереальным, будто он, не засыпая, шагнул в сновидение. О чем говорит Аполлоний? Эпафродит ничего ему не давал. И все-таки он обнаружил, что сует руку под тунику и вынимает маленький стеклянный шарик. Он протянул его Аполлонию.
Тот, по-прежнему не шевеля губами, произнес: «Ты верный друг, Луций Пинарий. Мне будет тебя не хватать. Сохраняй мужество».
Аполлоний швырнул шарик на пол. Ослепительная вспышка и грохот. Клуб дыма поглотил Аполлония. Раздался громкий звон, как от упавших на пол оков. В ноздри ударил странный запах. Пол пошел ходуном, как при землетрясении. Луций решил, что только ему почудились все эти странные явления, но при взгляде на зрителей обнаружил, что и они шатаются, как от удара. Некоторые рухнули на колени. Повернувшись, Луций увидел, что Домициан привстал с кресла. Существо с крошечной головой вцепилось императору в ногу.
Слепой Катулл вертел головой.
– Что происходит? – кричал он. – Какую каверзу устроил чародей?
Дым рассеялся. Аполлония нигде не было. Пустые оковы лежали на мраморном полу.
– Где он?! – завопил Домициан. Он приказал гвардейцам обыскать все углы и убедиться, что перекрыт каждый выход. Аполлония не нашли.
Домициан свирепо уставился на Луция:
– Прежде чем исчезнуть, колдун посмотрел на тебя. Что произошло?
– Не знаю, господин.
– Куда он делся?
– Не знаю, господин.
– Раздеть его! – заорал император.
С Луция сорвали тунику.
– А это что такое? – спросил Домициан.
– Что там, что ты видишь, господин? – спросил Катулл.
– На нем какой-то талисман.
Катулл поднял брови:
– Как же так, Эпафродит? Тебе полагалось проследить, чтобы узники не имели при себе никаких волшебных пред метов.
– Я сам в недоумении, – ответил Эпафродит.
Домициан сошел с подиума и приблизился к Луцию. Тот дрогнул, но устоял на месте. Император взялся за талисман:
– Что это за штука? Участвовала ли она в исчезновении колдуна?
– Это фасинум, господин. Семейная реликвия. Я прошу у него защиты, но не знаю за ним никаких других сил.
– Похож на крест, – нахмурился Домициан.
Стуча посохом, к ним поспешил Катулл:
– Крест, господин?
Домициан положил фасинум на ладонь слепцу, и тот старательно ощупал талисман. Луций съежился от столь тесного соседства с палачом. Катулла тоже передернуло. Он с отвращением выпустил фасинум.
– Вещица почти наверняка волшебная. Я чувствую в ней колдовство! Подозреваю, христианского толка.
– Христианского? – переспросил Домициан.
– Они используют амулеты в форме креста, чтобы заворожить врагов.
– Господин, я ношу фасинум, а не распятие, – заверил Луций.
– Он лжет, – возразил Катулл. – Готовя досье на обвиняемого, я обнаружил, что его дядя был христианином – одним из тех, кого Нерон покарал за поджог. Разве может быть совпадением ношение христианского амулета?
Домициан скосил глаза на Луция:
– Он последователь Аполлония, а того можно счесть кем угодно, только не христианином.
– Не следует ждать от божьих врагов последовательности в ереси. Этот тайный христианин только что поспособствовал бегству крайне опасного чародея, а своим амулетом он, возможно, собирается навредить твоей божественной особе. Луций Пинарий злоумышлял против тебя, господин. Его надо наказать.
Домициан прищурился:
– Да, но как?
– Его дядю сожгли заживо в Ватиканском цирке.
Луций вдруг покрылся мурашками, перед глазами поплыли радужные круги. Он силился уподобиться в храбрости Аполлонию, но пошатнулся и рухнул на пол.
Домициан опустил на него взгляд:
– Ты уверен, Катулл, что это ничтожество представляет для меня угрозу?
Советник понизил голос до шепота:
– Господин, если колдун Аполлоний и правда сбежал, то пусть за него страдает приспешник. Его нужно наказать публично и в соответствии с преступлением.
– Я знаю, что с ним сделать, – кивнул Домициан.
* * *
Луция поместили не в прежнюю камеру, а отвели через узкие подземные коридоры в намного меньшую, всего на одного заключенного. Фасинум ему оставили. Из перешептываний гвардейцев Луций понял, что им велели забрать амулет, но они страшились прикоснуться к волшебной штуковине.
Камера представляла собой голую каморку без окон и с сырыми каменными стенами, одну из которых заменяла железная решетка с настолько частыми прутьями, что голову не просунуть; за нею виднелся кривой коридор, тускло освещенный непрямым солнечным светом. Где-то рядом находились дикие звери – рычали львы, фыркали страусы, лаяли собаки. Воздух густо пропитался запахами соломы, экскрементов и мочи, а также сырого мяса, которым кормили хищников.
Еще откуда-то доносились звон мечей и грубые голоса – тренировались гладиаторы. Вскоре Луций сообразил, где находится: в камерах под амфитеатром Флавиев. Если память не подводила, до очередных игр оставалось пять дней.
