– Вам надо домой, руку перевязать! – заволновалась я.
– Успеется, – отмахнулся он, – и вообще, это левая рука, нерабочая. А вы одна до дому не доберетесь, я вас провожу.
Тут мы сообразили, что идти нам в одну и ту же сторону, и засмеялись. По дороге домой, пока мы осторожненько проводили коляску между сугробами, мой новый знакомый успел рассказать, что тещу отправили в больницу, состояние не очень тяжелое, но недели две она там пробудет. Теперь он вынужден мотаться сюда каждый день, чтобы гулять с таксой, потому что, с одной стороны, у тещи соседи новые, незнакомые, а другие сами хоть и приличные люди и Ромку любят, но сын у них великовозрастный оболтус, ключи от тещиной квартиры доверять им никак нельзя. А еще к теще в больницу надо съездить хоть через день.
– Вас же двое, – удивилась я, – жена может в больницу съездить.
– Один я, – вздохнул он, – так уж получилось, жены нет, а теща есть.
– Простите, – смутилась я, – она умерла…
– Да не то чтобы, – лохматый досадливо махнул рукой, – в общем, нет ее, и все, мы разошлись.
Ничего себе, с женой разошелся, а тещу опекает. Я все больше симпатизировала этому человеку. Он снял темные очки и грустно на меня посмотрел. Синяк стал бледно-желтым и уже не так бросался в глаза. Но сам он был какой-то поникший, верно, и впрямь замотался.
– Идемте к нам! – решилась я. – Я перевяжу вам руку и напою кофе. Или чаем, если вы кофе не пьете.
– Сейчас, зимой, пью, потому что встаю не рано.
Интересно, что же у него за работа – сезонная, что ли!
– Я художник, – сказал мой новый знакомый, – предпочитаю работать при дневном свете.
– Правда художник? Настоящий? – задала я глупый вопрос.
– Правда, – улыбнулся он. – Может, помните, лет пять тому назад была такая выставка, «Тринадцать», так вот, я один из этих тринадцати – Пятаков моя фамилия.
На выставке «Тринадцать» я, как ни странно, была, потому что Лизка тогда еще и не помышляла о замужестве и у меня была куча свободного времени. Помню и фамилию – Пятаков, но вот работы… Чтобы уйти от скользкой темы, я решила представиться.
– Давайте знакомиться, а то я не знаю, как вас называть.
– Пятаков Владимир Иванович.
Я хотела представиться просто по имени, но, вспомнив, что я бабушка, сказала церемонно:
– Наталья Евгеньевна, хотя, по имени-отчеству меня никто не называл, кроме зятя.
Когда мы подъехали к парадной, Владимир Иванович что-то застеснялся.
– Как-то неудобно так к вам, да еще с собакой, ваш муж…
– Муж, муж, – ворчливо ответила я, – у меня такой же муж, как у вас жена, – нет его. Зато у меня двое охламонов-детей и внук Ромочка. Но сейчас дома никого нет, так что проходите.
Под внимательным взглядом соседки тети Дуси мы пронесли коляску к лифту, втиснулись в него всей компанией и приехали на наш шестой этаж. Кавардак, который мои дети устроили в квартире, собираясь в гости, не поддается описанию. В их комнате валялись вперемешку игрушки, Лизкина косметика и колготки. На кухне в раковине была горой свалена грязная посуда. Эта дрянь не удосужилась ее помыть за целый день. И в довершение всего в ванной на стиральной машине валялся использованный внуком памперс и сильно вонял. Ну, устрою я Лизавете!
Владимир Иванович, однако, особого изумления не выказал, подхватил свою таксу на руки и отправился в ванную мыть ей лапы и животик. Я успела выбросить благоухающий памперс, а сама занялась внуком – вытащила его из коляски, развернула, переодела, достала рожок с Лизкиным сцеженным молоком и накормила. После того как мы привели в порядок каждый своего ребенка, у меня появилась возможность заняться моим гостем. Руку ему я забинтовала слишком сильно, но он терпел и не возражал. Пока я возилась на кухне, начерно разгребая завал с посудой, Владимир Иванович не стоял над душой, а попросил у меня отвертку и за пятнадцать минут починил это чертово колесо. Такса Рома шумно осваивалась в нашей квартире, успела спереть у внука погремушку и стянуть покрывало с кровати.
Благородные дети оставили мне в холодильнике полбанки абрикосового джема. Печенье я принесла с собой. Больше в доме еды не было – после Валерика, как я уже говорила, в холодильник можно не заглядывать. Но раз я позвала человека на кофе, то обедом его угощать не обязана.
Мы сели за стол. Такса Рома внизу аппетитно хрустела печеньем. Кофе я завариваю хорошо, не стыдно перед незнакомым человеком. Владимир Иванович снял очки, отхлебнул кофе, взял печенье и посмотрел в задумчивости на абрикосовый джем. Я подвинула ему баночку поближе и ободряюще кивнула. Он намазал джем неприлично толстым слоем, потом смутился:
– С детства люблю!
Я промолчала, потому что сама любила то же самое. Мы выпили по две чашки кофе, съели все печенье, поболтали о пустяках. Владимир Иванович сказал, что домой к себе Ромку взять никак не может – живет в центре, гулять абсолютно негде. Кроме того, хулиганский пес, будучи однажды у него дома, уже изгрыз два холста и перемешал все краски. Потом он с сожалением поднялся и стал искать свою таксу по квартире. Ромка забился под диван и не хотел уходить.
– Оставьте его здесь, – неожиданно предложила я.
– Что вы, неудобно!
– Оставляйте, мои все равно дома сидят, завтра погуляют, а вечером я сама.
– Получается, как я вроде напросился, – сконфузился Владимир Иванович.
– Ничего страшного, а то пес сидит целыми днями один, скучает.
– Да, он воет ночью, соседи жалуются. Тогда я сейчас еды принесу, он обжора такой, объест вас совсем…
Владимир Иванович сбегал в тещину квартиру и принес кастрюлю с мясом.
– Ему на три дня хватит, можно овсянки добавить.
Прощаясь, он даже взял меня за руку.
– Спасибо вам, Наталья… – он замялся, вспоминая мое отчество, но я махнула рукой – не мучайтесь, мол, – я забегу послезавтра.
– Лучше в субботу, вместе и погуляем.
– Хорошо, вот мой телефон на всякий случай. И еще я хотел спросить – мы раньше не встречались?
Вот оно! Я даже вздрогнула. Значит, он вспомнил. Но мне почему-то не хотелось рассказывать ему сейчас про карточку. Я чувствовала себя виноватой, ведь это из-за меня его стукнули по голове. Тут кстати заплакал внук, и я с облегчением закрыла дверь за лохматым художником.
Во втором часу ночи меня разбудил лай таксы. В прихожей слышалась возня, ругань и рычание. Возникнув спросонья на пороге, я увидела, что Валерик, достаточно пьяный, стоит на четвереньках и одежной щеткой пытается достать бедного Ромку из-под вешалки.
– Кусаться ты еще будешь! – рычал он не хуже собаки.
– Что, и правда укусил? – не сумела я скрыть своей радости, уж очень они мне надоели.
– Вот, – Валерик показал палец.
