– Зачем, зачем вы это? – жалобно запричитала она. – Я вам все отдам, что хотите! Только не убивайте мен! Все возьмите, все! Деньги, драгоценности. Я все вам покажу, где что лежит! – с этими словами она, неожиданно проворно для женщины ее лет и комплекции, вскочила с дивана и обежала вокруг стола, создавая преграду между собой и убийцей. – Я все вам отдам, только не убивайте! Я сейчас так закричу – все соседи сбегутся!
– Что же вы не кричите? – усмехнулся мужчина. – Потому и не кричите, что знаете – это бесполезно. У вас старый каменный дом, толстые стены, никто ничего не услышит. Да если даже и услышит, то у вас постоянно такие сборища, соседи ко всему привыкли, из-за какого-то крика никто и пальцем не пошевелит.
Аделаида схватила с журнального столика чудесную китайскую вазу – стоимость пять тысяч долларов, но сейчас ей было на это наплевать – и швырнула в негодяя, но он ловко увернулся. Она бросилась в коридор, но он, выскочив из гостиной в другую дверь, отрезал ей путь к выходу из квартиры. У нее оставался последний путь к отступлению – она юркнула в ванную и захлопнула за собой дверь. Судорожно попыталась закрыть ее на задвижку, но пальцы не слушались, а он уже тянул дверь на себя. Аделаида собрала все силы, чтобы удержать дверь, но мужчина был сильнее, она выпустила ручку двери, и убийца вломился за ней… В ужасе чувствуя, что спасения нет, что настал ее последний час, Аделаида впрыгнула в свою гордость – белоснежную французскую ванну…
Убийца зловеще улыбнулся:
– Очень хорошо, вы мне так облегчили задачу!
– Какую задачу? – пискнула Аделаида неожиданно тонким от ужаса голосом.
Тут же она поняла какую: именно здесь, в ванной, он и хотел ее убить, а она сама пришла сюда, как корова послушно пришла на бойню…
Сравнение с коровой, которое ей и самой пришло на ум, показалось ей особенно обидным. Эта обида была последним чувством, которое Аделаида Самсоновна Верченых, крупный авторитет в художественных кругах Петербурга, испытала в своей земной жизни. Узкое стальное лезвие перерезало ее горло от уха до уха. Невыносимая боль пронзила все ее существо. Светлая клокочущая кровь забила из раны, хлынула потоками на лиловую французскую блузку. Ноги Аделаиды подогнулись, и она тяжело грохнулась на дно ванны.
Убийца отвернулся от дела своих рук, открыл кран и долго мыл руки горячей водой с мылом, вымыл окровавленный нож, убрал его. Вдруг к его горлу подступила тошнота, он едва добежал до туалета, его долго и мучительно рвало. После приступа рвоты осталась легкая слабость и головокружение. Он прополоскал рот, снова вымыл руки. Странно, он не ожидал, что вид крови так на него подействует. Что делать, он действительно никогда не видел столько крови. Наверное, надо было использовать другое оружие – удавку или тупым тяжелым предметом ударить по голове… но он был в таких делах неопытен и боялся оставить Аделаиду в живых. Здесь-то уж точно – никаких сомнений…
Он покосился на тело в ванне – толстая немолодая женщина лежала бесформенной тюленьей тушей, вся залитая кровью… Снова почувствовав приступ тошноты, он выскочил из ванной. Ему еще нужно было создать в квартире видимость ограбления и тщательно стереть отпечатки своих пальцев с рюмок, чашек, дверных ручек и прочих предметов, до которых он успел дотронуться.
В понедельник таксу Ромуальда забрали днем, когда я была на работе, мы даже не успели попрощаться. Вернувшись с работы, я нашла дома огромную коробку конфет, из которой зять уже успел съесть половину. Вечером Володя звонил, но я работала и велела Лизавете говорить всем, что меня нет. Но во вторник он дозвонился и сказал смущенным голосом:
– Представляешь, теща, Нина Ивановна, очень просит привести тебя к ней в гости на чай.
– Господи! – не удержалась я. – Ну на что это похоже? Приводить знакомую женщину… к теще!
– Я тебя очень прошу. Не обижайся, она узнала, как ты заботилась о Ромуальде… Это ее просто покорило… и вообще…
Что значит «и вообще», я не поняла, но уточнять не стала, все эти двусмысленности мне надоели. К теще я решила пойти, потому что женщина я самостоятельная, что мне чужая теща? В конце концов, у нас с ней есть общая симпатия, я имела в виду Ромуальда, по которому даже успела соскучиться.
В назначенный час Владимир как ни в чем не бывало позвонил в мою дверь. Идти было совсем близко – в соседний подъезд. Нина Ивановна встретила нас в дверях, и у меня сразу отлегло от сердца – с такой женщиной я могу быть абсолютно спокойна. Небольшого роста, кругленькая, с улыбчивым лицом, она излучала простоту и доверие. Внешность бывает обманчива, но не в этом случае.
Квартира у нее была такая же, как наша, но, поскольку жила она в ней вдвоем с Ромуальдом, мне показалось, что у нее гораздо просторнее. Ромуальд приветствовал меня такими бурными ласками, что я даже умилилась. Нина Ивановна усадила нас на кухне, по-простому. В одной вазочке лежало домашнее печенье, в другой – замечательное брусничное варенье, мое любимое. Я сама не заметила, как рассказала Нине Ивановне про своих троих детей. Я постаралась покороче – уложилась в две чашки чаю.
В самый разгар чаепития неожиданно завыл Ромуальд. Володя посмотрел на него с укоризной:
– На что это похоже, не даешь людям спокойно посидеть! Неужели не сможешь потерпеть, пока мы закончим?
Ромуальд дал понять, что не может больше терпеть ни минуты. Володя вздохнул и пошел одеваться.
– Нельзя мучить животное, выведу его минут на десять.
Я тоже встала было, но Нина Ивановна меня удержала:
– Они скоро вернутся, а ты посиди со старухой, налей мне еще чаю, а то вставать тяжело.
Этот неожиданный приступ старческой беспомощности меня умилил – только что она крутилась по кухне как заведенная, почти что летала, а тут вдруг чашку чая сама налить не может. Ох уж эти мне маленькие хитрости!
Дверь за Володей и Ромуальдом захлопнулась, я налила Нине Ивановне очередную чашку чая и положила себе на блюдечко солидную порцию варенья.
Нина Ивановна начала как бы издалека:
– Золотой человек наш Володя. Повезет той женщине, которой он достанется.
От неожиданности я поперхнулась вареньем:
– Нина Ивановна, вы меня простите, но ведь уже как бы повезло… вашей, между прочим, дочери.
– Маргарита – дура, – коротко и веско ответила Нина Ивановна, – счастья своего не оценила. Достался хороший человек – держись за него и не егози. А ей легкой жизни захотелось!
Я сидела – ушки на макушке, боясь хоть слово пропустить: Нина Ивановна заговорила на самую животрепещущую тему. Поощрительно поддакивая и с живейшим интересом заглядывая старушке в глаза, я ждала продолжения.
– Конечно, не богато они жили… Да кто сейчас благоденствует – только жулики да бандиты. Так не в деньгах же счастье! (Да, но без них, хотела я вставить, – тоже жизнь – не сахар.) В общем, собралась Маргаритка и уехала на заработки в Германию. Она ведь тоже художник. Сперва-то писала да звонила – не очень часто, но все же. Все, мол, хорошо, еще немножко денег заработаю да и вернусь. Но деньги ведь как вода соленая, – чем больше пьешь, тем больше жажда мучает. И вот она – то, говорит, к лету вернусь, то к осени, а уж и осень прошла, и зима, и весна. И снова лето – а ее все нет и нет. А то стала Герберта какого-то поминать. Я ей по телефону и говорю: ты что, вертихвостка, устраиваешь, какой еще Герберт! Тебя муж дожидается, золотой, между прочим, человек! Ну, ей возразить-то нечего, она и стала звонить все реже да реже. Я Володе и говорю: поезжай ты в эту Германию, кулаком стукни да забери жену обратно. Что она там себе позволяет!
