– Как жаль, что жажда власти помрачила такой блистательный ум, – с печалью сказал доктор Хассан. – Я вижу, что твои заблуждения уже не рассеять. Прощай, Себак.
Археолог сделал глубокий вдох и закричал:
Ты наш враг, и мы разрушаем твое тело!
С этими словами он вытащил из кармана походный топорик и уже занес его над головой, готовясь всадить лезвие в демонический глаз, как вдруг я услышала знакомый голос:
– Стойте!
Амон слепо пробирался к пирамиде. Я судорожно вздохнула и зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя рыданиями. Кожа парня была серой и обильно кровоточила, солнечные очки потерялись в пылу битвы. Я взглянула в пустые глазницы и почувствовала, как сжимается в стальных тисках сердце. На одной руке Амона недоставало пальцев, а лицо, плечи и шея были покрыты угрожающего вида укусами.
– Хассан? – позвал он.
– Я здесь, господин! – откликнулся археолог. – Почему вы меня остановили?
– Он… сказал правду? Лилия здесь? Она в плену?
– Разумеется, она здесь, – усмехнулся Себак. – И даже не ранена… особо.
Над долиной воцарилась тишина.
– Вы должны мне поверить, – наконец сказал доктор Хассан. – Лили в безопасности. Себак потерял остатки разума.
Амон склонил голову. Я краем глаза видела, как буграми ходят мышцы у него на руках.
– Хорошо, – он вытянул ладонь, и визирь помог ему забраться на пирамиду. – Вы позволите мне убить эту тварь?
– Конечно, – ответил археолог и вложил в руку парня свой топорик. – Мне вас направить?
Амон покачал головой.
– Нет. Мой удар направит Око.
Увидев приближающегося принца, Себак начал задыхаться.
– Она здесь! Клянусь!
– Ты отобрал у меня силу Искателя правды, – тихо сказал Амон, – и теперь я не могу измерить вес твоих слов. А раз так, я скорее доверюсь своему визирю, чем некроманту с душой лживой змеи.
Доктор Хассан с сожалением опустил взгляд, и Себак рассмеялся.
– Вижу, ты предпочел закрыть глаза на правду. Какая ирония!
Амон только крепче сжал топор.
– Хотя неважно, поверишь ты мне или нет. Ты скоро погибнешь, а я снова восстану. Я служил своему господину тысячи лет и буду щедро вознагражден за труды!
Амон склонил голову, словно заглядывая монстру в глаза, а потом жестко сказал:
– Спасибо за напоминание. Давно пора вернуть должок.
Не успела я сделать и вздоха, как парень с опасной улыбкой вскинул топор и глубоко погрузил лезвие сперва в один, а потом другой желтый глаз крокодила. Тот едва слышно захрипел, и сжимавшая меня клешня обмякла.
Амон опустил обагренный топор.
– Скорей бы это пробуждение закончилось.
– Конечно, – торопливо сказал доктор Хассан. – Я вернусь сию же секунду.
Амон нашарил стену пирамиды и устало опустился на ступень всего в паре метров от меня. Когда он уронил голову на руки, они тряслись.
Будь моя воля, я бы немедленно бросилась к нему. Сейчас мной руководило единственное желание – утешить его, положить изувеченную голову себе на колени, пробежаться пальцами по волосам и заставить хоть ненадолго забыть о пережитых страданиях. Если бы я только могла освободить Амона от этого мучительного долга, ужасной ответственности, лишившей его даже надежды на счастье! Но мне нельзя было обнаружить свое присутствие.
Доктор Хассан облил тело Себака бензином, щелкнул зажигалкой и наконец завершил ритуал:
Ты наш враг, и мы сжигаем твое тело.
Вопль тысячи смертей сотряс воздух, когда громадная крокодилья туша запылала в очистительном пламени.
Славьтесь, сыны Египта!
Славьтесь, солнце, луна и звезды!
Точки Треугольника невероятности исполнены силы.
Ты не мог одолеть нас,
Как мы не могли проиграть.
Отправляйся во мрак, Апофиз,
И вовеки скитайся во тьме!
При последних словах тело Себака затряслось, отчего вся долина наполнилась дрожью, и скрылось в клубах дыма. Огонь пылал все жарче, пока зеленая чешуя не сморщилась и не почернела, обнажив плоть и кости. Потом и они обратились в пепел, который унес ночной ветер.
Я стояла поодаль, наблюдая за бешеной пляской огня, и мысленно благодарила всех богов, что осталась с полным набором конечностей. Когда погребальный костер догорел, я оглянулась на долину и увидела блекнущий красный туман – единственное напоминание о недавно бушевавшей тут битве.
– Идемте, Хассан, – сказал Амон, словно очнувшись от глубокого сна. – Пора с этим покончить.
– Да, господин. Если не возражаете, я провожу вас на вершину пирамиды, а когда церемония будет завершена, заберу тела.
Амон ответил не сразу. Его пустые глаза были обращены вдаль, словно он всматривался в невидимую точку за горизонтом.
– Делайте, как сочтете нужным, – сказал он тихо.
Визирь жестом подозвал меня к Амону и прижал палец к губам, напоминая о нашем уговоре.
– Положите ладонь мне на плечо, – предложил он, когда я застыла перед парнем. – Так вам будет удобнее идти.
Амон вытянул руку, чуть не сбив с меня шляпу, и вслепую нашарил плечо.
– Я готов.
Доктор Хассан торопливо сделал выпроваживающий жест. Я не была уверена, что смогу выдержать восхождение – и уж тем более сомневалась, что Амон не заметит подмены, однако он не произнес ни слова. Парень спокойно следовал за мной до самой площадки наверху пирамиды.
Я шла как можно медленнее, боясь, что он споткнется и упадет. С раненой руки на плечо жилета безостановочно капала кровь. Стоило мне ее увидеть, как глаза обожгло новыми слезами. Когда мы добрались до вершины, я взяла ладонь парня и переложила ее на плоский камень, жалея, что толстая ткань перчаток не позволит мне в последний раз ощутить тепло его кожи.
– Подождите здесь, – сказал Амон, выпрямляясь.
Затем он воздел к небу дрожащие руки и начал напевать. Кожа парня вспыхнула бледным золотом, хотя я видела, насколько он истощен. Теперь луна стояла точно над пирамидой, и мне на секунду показалось, будто он держит ее в руках.
Силуэты Астена и Амоза, мерцающие на вершинах двух других пирамид, вспыхнули яркими кострами – однако сияние Амона едва теплилось. Когда братья тоже принялись напевать, луну и тело Амоза соединил серебристый луч, а вокруг Астена закружился вихрь белоснежных звезд, словно спустившихся прямиком с неба.
Пирамиды двух братьев нестерпимо полыхали на фоне ночного бархата, однако там, где стояли мы с Амоном, по-прежнему было темно. Я подняла голову и увидела, как пульсируют в небесах потоки силы, похожие на северное сияние. Затем в грудь Амону ударили два каскада искр – белоснежных и серебряных, – и его руки перестали дрожать, а тело немного окрепло.
