– Спасибо, – сухо пробормотала я и, обшарив рюкзак, извлекла из бокового кармана пачку ибупрофена. Закинув несколько таблеток в рот, я быстро запила их водой.
От стены послышался долгий стон.
– А тебе-то почему больно? – удивилась я.
Несколько секунд Амон молча пыхтел в темноте, восстанавливая дыхание.
– Без своих каноп я чувствую боль, даже когда забираю чужую силу. Наша связь такова, что все твои ощущения передаются мне.
– Какое-то двойное проклятие. Вытяни руку.
Я на ощупь пошла вперед, пока не уперлась Амону в грудь. Нашарив плечо парня, я пробежалась пальцами к его запястью, разогнула сведенные судорогой пальцы и выпрямила ладонь горизонтально. Затем высыпала на нее горсть таблеток, вслепую пересчитала, забрала три лишние и сунула ему в свободную руку бутылку минералки.
– Что это?
– Лекарство будущего. Помогает от головной боли.
Амон закинул таблетки в рот и с хрустом принялся их разжевывать.
– Омерзительно, – в конце концов постановил он.
– Их не надо жевать! Глотай целиком, – я убрала ибупрофен в рюкзак и снова нашарила руку парня. – Итак, что мы собираемся делать теперь, без света?
– Спустимся в гробницу.
– Как? Я носа своего не вижу.
– Зато я могу видеть в темноте.
В следующую секунду на меня уставились две сияющие точки, расположенные примерно там, где полагалось бы находиться глазным яблокам.
– Выглядит жутковато, – призналась я. – Так у тебя есть режим ночного видения?
– Я называю его солнечным зрением.
– О’кей, но у меня-то его нет. Или ты всю дорогу будешь нести меня на руках?
Амон повернул голову, и горящие точки на мгновение исчезли – но затем снова обратились на меня. Я вздрогнула от неожиданности. Фильм ужасов, да и только.
– Пожалуй, это не самый удобный способ, – признал Амон с неохотой.
– А спуск будет крутой?
– Вероятно. Зависит от того, для чего использовался этот тоннель, – и парень, медленно отвернувшись, взял меня за руку.
– Думаю, для воздуха.
Я опасливо двинулась за своим Вергилием, привыкая идти в темноте по неровному полу.
– Может быть. Иногда их еще строили для жрецов, которые спускались в наши гробницы, запаляли там лампы и оставляли еду, чтобы мы могли насытиться при пробуждении.
– Разве они не знали, что вы просыпаетесь раз в тысячу лет?
– Знали, но записи с точными датами были утрачены, и тогда они ошибались на век-другой.
Миновав еще десяток метров, Амон остановился и сжал мои руки.
– Как ты, Лилия? Все еще больно?
– Почти нет. Просто устала.
– Боюсь, так мы далеко не продвинемся.
– Есть другие предложения?
Амон не ответил, а сразу принялся напевать себе под нос. Его звучный голос гулко отражался от каменных стен, наполняя пещеру бархатным эхом. Постепенно я начала различать щебенку под ногами – и судорожно втянула воздух, поняв, что свет исходит не от фонаря или хотя бы волшебного посоха, а самого Амона. Все его тело излучало теплое маслянистое сияние, которое озаряло пещеру на несколько шагов вперед, но при этом было достаточно мягким, чтобы не резать глаза.
– Ничего себе, – благоговейно пробормотала я.
Амон был прекрасен. Нет, блистателен. Он напоминал спустившегося на землю ангела. Парень поднял взгляд, и в глубине ярко-изумрудных глаз вспыхнули золотые искры. Я помнила, что он лишь посланник Гора и Амона-Ра – и когда-то был смертным человеком, как и я, – но сейчас я не могла вообразить существа более божественного и достойного поклонения. От Амона и без того можно было потерять голову, а если бы он предстал перед своими соплеменниками в таком виде, египетская цивилизация наверняка пала бы к его ногам.
Похоже, мое потрясение прошло для парня незамеченным: он лишь склонил голову к плечу, предлагая мне руку. Я неуверенно накрыла ее своей ладонью и подумала, что, должно быть, именно так чувствовала себя Лоис Лейн, когда Супермен впервые взял ее в полет. Вся боль, риск и неуверенность, которые я испытала во время путешествия, вдруг показались смешной ценой за возможность вот так запросто идти под руку с человеком вроде Амона.
Даже если я его не интересовала. Даже если я была беспомощной смертной девочкой, которая изо всех сил хорохорилась и пыталась не ударить в грязь лицом перед солнечным богом. Даже если он терпел меня только потому, что нуждался в моей силе. Я мысленно поклялась, что буду наслаждаться каждой минутой нашего общения – сколько бы оно ни продлилось. Прямо сейчас мои сны воплощались в явь, и я знала, что такая удача выпадает лишь раз в жизни. Что бы ни произошло дальше, я не забуду этого опыта до конца своих дней.
Я послушно пропустила Амона вперед. Несколько минут мы шли молча. С каждым шагом воздух становился все более горячим и душным, и хотя сияющая фигура Амона несколько отвлекала меня от печальных мыслей, я начала осознавать, что мы спускаемся в самое сердце пустыни. По шее и спине заструились ручейки пота. Я помахала перед лицом подолом футболки, надеясь разогнать спертый воздух шахты, но это не сильно помогло. В конце концов я попросила Амона сделать привал и приникла к минералке.
– Ты вообще не потеешь, что ли? – спросила я парня, утолив жажду.
– Я привык к египетскому зною. По сравнению с загробным миром воздух здесь чист и свеж, как в весенних садах по берегам Нила.
– Что-то твой загробный мир подозрительно напоминает ад.
– Он полон… своих испытаний, – туманно ответил Амон, вглядываясь мне в лицо. – Я могу помочь, – и он быстро отвел глаза, – если хочешь.
– А больно будет?
– Нет. Может, появится легкое ощущение сухости.
– Тогда давай.
Больше ничего не объясняя, Амон притянул меня за талию и хищно наклонился к шее.
– Т-ты что творишь? – запаниковала я, чувствуя, как по коже – совсем рядом с тем местом, где маячили губы Амона, – ползет капля пота. – Ты же вроде мумия, а не вампир!
Парень слегка отстранился и подул мне на шею – жест, от которого я с головы до ног покрылась мурашками.
– Просто постой минуту спокойно, – прошептал он, щекоча мне кожу дыханием.
– Гм… Ладно.
Амон снова что-то прошептал и приник губами к моей пылающей шее. Я невольно пискнула, но честно исполнила его просьбу и даже не шелохнулась. Я знала, что поступок Амона – в чем бы ни заключался его смысл – не имеет никакого отношения к романтическому влечению, но многое бы отдала, чтобы в нем все же оказался такой подтекст. Чем глубже мы спускались в гробницу, тем горячее становилось вокруг, но жар, который создавал между нами Амон, оставался неизменным с первого шага. И на этом жаре уже можно было печь блинчики.
