Задумчиво постукивая пальцем по столу, Арчи не сводил глаз с Александера.
– У вас, мой друг, насколько я вижу, с деснами порядок.
– Похоже, что так.
Александер засмеялся, что немного разрядило обстановку.
– Значит, вы неплохо питаетесь. Дамы Квебека щедры к нам, хайлендерам…
– Да, временами.
– С дамой, которую вы в тот вечер провожали домой, вы часто встречаетесь?
Александер насторожился. Выпрямившись на стуле, он поспешил расплести руки, но движение вышло довольно-таки нервным. Арчи это заметил.
– Не более чем любопытство с моей стороны, Алекс. Я не имею по отношению к ней дурных намерений. И я не счел нужным упоминать об этой даме в моем рапорте. Полагаю, если бы мы ее допросили, она не сообщила бы нам имена этих троих. Канадка не станет предавать своих даже ради того, с кем гуляет под луной… Мы бы только впустую потратили время. Так что я принимаю на веру ваши слова и заранее готов к последствиям, которые может повлечь мое решение. Но прошу вас, не забывайте, что мы на войне и что жители этого города, какими бы доброжелательными они ни казались, в душе остаются верны Франции. И нам, хайлендерам, нетрудно их понять. Как друг, я хочу вас предостеречь. Сегодня вечером вы не явились на перекличку, и сержант Росс подчеркнул этот факт в своем вечернем рапорте. И поведение ваше в последнее время далеко от образцового – драки, злоупотребление спиртным… А теперь еще и неявка в лагерь после тушения огней. Это серьезное нарушение, однако на сей раз я закрою на это глаза. Но вы же понимаете, что я не смогу это делать постоянно?
– Да, сэр.
Лицо Арчи вдруг погрустнело. Этот небольшой сговор, казалось бы, должен был их сблизить, но оба понимали, что закадычными друзьями, как в детстве, им больше никогда не быть.
* * *
В комнате было жарко. Ставни закрыли, чтобы не дать проникнуть утреннему свету, и только несколько почти сгоревших свечей освещали помещение. Франсуаза задремала в перерыве между схватками. До них доносился приглушенный шум просыпающегося города. Пушечный выстрел, которым будили солдат, давно уже прозвучал. Изабель, сама того не желая, постоянно вспоминала об Александере и спрашивала себя, доложит ли он губернатору о приближении французской армии.
Пока Батист рассказывал ей и братьям о том, что у Франсуазы начались роды, Александер, о котором все забыли, потихоньку улизнул. Изабель не сердилась на него, потому что знала – Этьен ни за что не согласился бы отпустить его живым. Брат поклялся, что, если когда-нибудь их с шотландцем пути снова пересекутся, он, не задумываясь, его прикончит. Потом Этьен ушел, а Луи и Гийом остались в Квебеке с семьей.
Изабель очень огорчилась, что Этьен так болезненно воспринял все, что связано с Александером, но другого она и не ждала. С юных лет Этьен пылко отстаивал свою свободу, и для него присутствие англичан на французской земле было невыносимо. Он не мог смириться с мыслью, что его сестра влюбилась в английского солдата. Он не понимал ее сейчас и не поймет никогда… Он совсем не походил на отца, в отличие от Луи, по натуре мягкого и уступчивого. Вероятно, Этьен удался в мать, первую супругу Шарля-Юбера. Если так, то Жанна Лемлен была женщиной весьма неуживчивой…
Дверь открылась, и вошла Перрена с миской горячей воды, а следом за ней Женевьева с чистыми полотенцами. Протяжный крик заставил повитуху, прикорнувшую в кресле у кровати, поднять голову. Франсуаза бредила. Ребенок никак не мог выйти, он был слишком велик для таза своей матери. Всю ночь Франсуаза стенала от боли и тужилась, но ничего не помогало – дитя оставалось «запертым» у нее в лоне. Кто-то первым высказал свои опасения за жизнь матери и ребенка… Схватки становились все реже – верный признак того, что силы понемногу оставляли роженицу. Надеясь на чудо, в дом даже привели священника…
Осмотрев Франсуазу, повитуха подошла к Женевьеве и что-то прошептала ей на ухо. Женевьева побледнела и кивнула, а потом, шурша юбками, вышла из комнаты. Через пару минут пришел Луи. Отправив в коридор Перрену, повитуха объяснила суть дела отцу, который едва не лишился чувств: дитя не выходит, нужно быстро принять решение. От этого зависела жизнь Франсуазы.
В маленькой гостиной Луи упал на стул и заплакал. Изабель, которая осталась с братом по его просьбе, сидела рядом и смотрела на него. Она ничем не могла ему помочь.
– Ну почему я должен это решать? Кто я такой, чтобы выбирать, кому остаться в живых – женщине или ребенку? И как только Господь может допускать такое?
Не зная, что ответить, Изабель уставилась на носки своих туфель.
– Я не могу потерять Франсуазу! Я ее люблю! И нашим детям нужна мать! Я не могу отнять ее у них взамен на маленького братика или сестричку! О, Иза! Мне нужно убить своего ребенка, чтобы спасти жену! Это несправедливо! Сначала умер отец, теперь – мое дитя!
Изабель встала и взяла Луи за руку. Она понимала, как ему тяжело, но не в ее силах было разрешить ситуацию, ей лишь оставалось разве что поддержать его решение.
– Бог читает в твоем сердце, Луи! Он знает, каких усилий это тебе стоит, и не осудит тебя.
Поскольку обстановка сложилась тяжелейшая, было решено удалить из дома детей, поэтому Мадлен и пожилая кухарка Сидония увели малышню обеих женщин, своей невестки и Женевьевы Гюйон, в доме которой Франсуаза жила с начала бомбардировок, в дом на улице Сен-Жан.
Жюстина почти все время проводила, стоя у окна, выходившего на реку Сен-Шарль и верфи. Она молилась, перебирая четки. В воздухе стоял запах смолы: с приходом весны большое количество кораблей привели на ремонт. Издалека доносились голоса глашатая и французского переводчика, приглушенные толстыми стенами дома, но суть уловить было невозможно.
Гийом сидел за столом, уставившись на картину с библейским сюжетом, и что-то бормотал себе под нос. Взгляд у него был пустой, что тревожило Изабель. С братом, обычно таким жизнерадостным и остроумным, творилось неладное. Казалось, он заперся в своем мире. Однако заговорить об этом с Луи Изабель пока не осмеливалась.
Старший брат ходил взад-вперед, меряя шагами расстояние между лестницей второго этажа и дверью в комнату, и каждый раз вздрагивал, когда сверху доносились душераздирающие крики Франсуазы. Создавалось впечатление, что его терзают противоречивые желания – убежать или броситься спасать жену и ребенка. И все-таки он остался здесь, в кухне, и лицо у него было такое бледное и изможденное, что Изабель подумала: он страдает не меньше своей бедной супруги.
– Выпейте кофе, вам станет легче! Франсуаза у нас крепкая. Вот увидите, все обойдется!
Луи посмотрел на чашку, протянутую Перреной, но на самом деле он ничего не слышал и не видел. На висках у него выступил пот, он нервно постукивал пальцами по ноге. Крики сменились страшным завыванием. От неожиданности служанка уронила чашку, и та разбилась. В панике Луи наступил на нее и бросился к лестнице.
– Господи, да что они с ней делают? Почему она так кричит? Иза, пойди к ней, посмотри!
