Второй сержант, словно не слышал приятеля, как случается у выпивших, говорил о своем:
– Помнишь, полковник наше отделение послал боевиков из могилы выкопать, чтобы их телевизионщики снять могли, да заодно и посчитать, сколько их наши уложили. Женщины-чеченки нас не пускали, дорогу загородили. Я поверх голов очередь пустил – разбежались.
А собака на могиле уже неделю сидела – кавказская овчарка, хозяина мертвого стерегла. Никого не подпускала. У меня рука не поднялась ее пристрелить. Полковник приказывает: «Стреляй». Я только автомат подниму, а она на меня в упор посмотрит – и не могу на спуск нажать. Худая, обозленная, но глаза огнем горят, любого, кто на могилу посягнет, готова на части разорвать.
В воздух стреляли – не ушла.
– Гришка ее из снайперской винтовки пристрелил. Потом, рассказывал, она ему каждую ночь сниться стала. Смотрит на него не мигая и клыки скалит, а глаза у нее человечьи. Говорили ему, чтобы не подбирал снайперскую винтовку возле мертвого боевика, а он ее взял.
– Кавказские овчарки – они верные.
Поезд медленно прополз мимо перрона, застучал колесами, а потом еще несколько минут звучал из темноты, скрывшись за поворотом.
– И они в Ельск направляются. Возможно, с ними я еще встречусь, – тихо произнес мужчина в черном, сделав последний глоток остывшего кофе.
Он вернулся в зал ожидания и бесшумно поставил блюдце с чашкой на стеклянный прилавок витрины.
– Спасибо, – сказал он.
Буфетчице хотелось спросить, что такое «груз двести». Ей казалось, мужчина с умными, проницательными глазами знает все на свете. Но язык снова прилип к небу, сухой и шершавый, словно специально, чтобы буфетчица не смогла произнести ни звука.
Вновь бомжу, выглядывающему из-под телогрейки, показалось, что перед ним видение. «Буфетчица – реальная, знакомая, может послать, у нее можно попросить использованный стаканчик, а вот мужик какой-то ненастоящий».
Вернее, он был слишком настоящим, пугающим своей реальностью.
Вновь за окном что-то сверкнуло. Мужчина прошел мимо бомжа, даже не взглянув на него.
Большая вокзальная дверь закрылась.
Возле «Жигулей» орудовали двое молодых парней, третий стоял, выглядывая из-за хлебного фургона. Он следил за привокзальной площадью.
Парням уже удалось открыть дверцу, один из них пытался выкрутить магнитолу, не повредив ее, второй же рассматривал кассеты, которые извлек из перчаточного ящичка.
– Хрень какая-то, – бурчал он. – Какой-то Себастьян Бах.
– Я такого певца не слышал.
Мужчина в черном появился возле них неожиданно, словно привокзальная темнота площади внезапно уплотнилась и образовала у машины человеческую фигуру с длинной-длинной тенью.
– Положите назад все, что взяли, – прозвучал бархатистый мягкий голос, в котором не слышалось угрозы, а лишь настоятельная просьба.
Парень, не знавший, кто такой Бах, пугливо оглянулся и выронил кассеты на сиденье машины. Затем, когда понял, что мужчина один и рядом с ним никого больше нет, его губы расплылись в мерзкой улыбке.
– Топай, мужик, отсюда подобру-поздорову, пока цел. Возьмем, что надо, и уйдем. И язык за зубами держи, а то мы тебе его быстро отчикаем.
– И бороденку проредим, – отозвался второй, продолжая дергать магнитолу.
– Пошли вон! – мужчина шагнул к своей машине и положил руку на плечо парню, до половины залезшему в салон.
Он секунду выждал, словно давал время грабителю одуматься и самому выбраться из «Жигулей», а затем потащил его на себя. Здоровенный парень почувствовал, что, если не разожмет сейчас пальцы, или руль оторвется, или руки, Со стороны казалось, что мужчина просто выпроваживает парня, а тот повинуется словам, а не невероятной силе. Любитель кассет, не понимая, что происходит, и думая, что его приятель просто испугался, схватил мужчину в черном за руку и попытался выкрутить запястье. С таким же успехом он мог бы попытаться закрутить штопором ветку дуба.
Еще секунда – и двое парней оказались сидящими на мокром асфальте, с ужасом взирая на спокойного мужчину, который чувствовал себя настолько уверенно, что даже не стал бить их ногами. Третий грабитель, прятавшийся за хлебным фургоном, пока еще раздумывал, броситься бежать или прийти на выручку приятелям. Легкость, с которой мужчина обезвредил его друзей, ввела его в заблуждение. Ему показалось, что приятели позорно испугались. Себя же он трусом не считал. Он запустил руку в карман и вытащил нож с выкидным лезвием. Пружина мягко сработала, беззвучно выдвинув длинное, узкое, обоюдоострое лезвие.
Пригнувшись, грабитель сделал два прыжка и, прежде чем мужчина успел обернуться, всадил ему нож в бок, под ребра, целясь в сердце.
Лезвие уперлось во что-то упругое, затем пробило его, уйдя в сторону. Нож торчал, вогнанный по самую рукоятку. Выдернуть его парень уже не смог. Мгновенно вспотевшие пальцы соскользнули с костяной накладки. Он отступил на шаг и замер, глядя на черную рукоятку. Мужчина медленно обернулся, затем, как тигр бьет лапой, мягко и стремительно толкнул убийцу ладонью в грудь. Тот пролетел те два шага, которые отделяли его от фургона, глухо ударился в жестяной борт спиной и сполз на асфальт, прямо под заднее колесо.
Мужчина в черном презрительно посмотрел на грабителей, продолжая стоять ровно и непоколебимо, словно пятнадцатисантиметровое лезвие не вошло ему в бок. Он обхватил рукоятку пальцами и, резко потянув, выдернул нож. Лезвие сверкнуло в тусклом свете фонаря, чистое и отполированное, словно его только что протерли носовым платком. Мужчина одной рукой легко сломал его и бросил обломки в лужу.
Двое грабителей, сидящих в луже, пятясь, поползли, боясь встать на ноги. Добравшись до кустов, они вскочили и, забыв о приятеле, побежали сквозь заросли, но не в темноту, а к зданию вокзала, спинным мозгом чувствуя, что только там, где светло, среди людей они могут спастись.
– Сатана, мать его… – кричал один из них.
– Где Петруха? – опомнился второй, заскакивая в зал ожидания.
– Хрен с ним!
– УходимГрабители вихрем пронеслись сквозь зал ожидания и, выскочив на перрон, запрыгали по рельсам, как испуганные зайцы, попавшие в свет фар.
Они бежали, то спотыкаясь, то высоко вскидывая колени, обливаясь потом, хотя за ними никто не гнался, никто не кричал им вслед «стой».
Грабитель, пытавшийся нанести удар ножом, пришел в себя. Он видел фигуру мужчины, стоявшего у машины, и ему показалось, что вокруг того золотится сияние, хотя это был всего лишь тусклый свет фонаря. Парень на четвереньках пополз к ногам незнакомца и, запрокинув голову, жарко зашептал:
– Не губите! Простите, я не хотел." простите меня…
– Ступай с Богом, – проронил мужчина и потерял всякий интерес к бандиту.
