Сотни подшивок старых газет, журналов пришлось пересмотреть Холмогорову. Целую неделю дышал он библиотечной пылью, вчитывался в статьи, сообщавшие о новостях полуторавековой давности.
Подшивка «Епархиальных новостей» за 1870 год отыскалась в самом конце стеллажа. Она не значилась в компьютерном каталоге, некоторые страницы оставались неразрезанными, несмотря на то что отдельные номера ведомостей были переплетены в один том. Судя по бумаге, которой была обклеена картонная обложка, произошло это еще до революции. Из карточки, извлеченной из-под обложки, следовало, что журналы поступили в Московскую библиотеку из Ельска перед самой его оккупацией.
В душе Холмогоров поблагодарил неизвестного ему архивиста Петрова, чья подпись стояла на карточке. В дни войны, когда единственной мыслью многих горожан было спастись любой ценой, он думал о будущем и бросил в грузовик, увозивший часть архива, не только документы городских служб, но и, казалось бы, никому уже не нужные, идеологически вредные «Епархиальные ведомости».
Сообщение в журнале было настолько же короткое, настолько честное. Наверняка происшествие, случившееся в Ельске в 1870 году, было таким диким, что пришлось написать о нем даже в официальном органе епархии, и теперь ксерокопия этой статьи лежала на письменном столе Холмогорова. Она и объясняла его тревожные предчувствия, ощущения, объясняла, почему место на площади пустует столько десятилетий и абсолютно непригодно для строительства храма.
Странным было то, что в Ельске никто не помнил о том событии – ни музейные работники, ни архивисты, ни краеведы-энтузиасты. Чести городу оно не прибавляло, наверное, поэтому жители Ельска и постарались забыть о нем как можно скорее. Так случается с людьми, городами, даже с целыми народами. Но даже забытые, вычеркнутые из памяти, подобные события определяют судьбу на многие годы вперед.
В Российской империи понятие «национальность» в делопроизводстве не употреблялось.
Вместо него существовало другое слово – «вероисповедание». Даже цыган или еврей, приняв православие, приобретал все права, которыми пользовался русский человек. Юридически так оно и было, но человеческую природу не переделаешь, на чужака всегда смотрят искоса.
Цыгане – один из немногих народов на земле, представители которого твердо держатся за чистоту крови. Тысячелетия они скитаются по земле, но достаточно глянуть на них, чтобы убедиться: генотип остается неизменным, чужая кровь не вливается в их жилы. А если все же цыган решил пойти наперекор традициям, взять себе в жены женщину другой национальности, прежняя жизнь для него заканчивается – в таборе, среди цыган для него уже нет места. Подобное редко случается даже в наши дни, еще реже случалось в прошлом.
В шестидесятые годы прошлого века, как сообщали «Епархиальные ведомости», в городе поселился цыган Башлаков с русской женой Агафьей.
Прибыли они в Ельск из южных губерний. Какой веры был Башлаков до того, как поселился в Ельске, понять было невозможно. Во всяком случае, он принял крещение официально, а потому проблем с покупкой дома у него не возникло.
К 1870 году у них с Агафьей родилось уже четверо детей. Держал Башлаков кузницу, где работал с двумя подмастерьями, подковывал ельских коней, исправлял рессоры экипажей – в общем был человеком видным и достаточно уважаемым, на хлеб зарабатывал честно. Пока жизнь в городе текла размеренно и вполне счастливо, никто из горожан никаких претензий к Башлакову не предъявлял. Не ворует человек, не пьет, в церковь ходит. Может, немного завидовали ему местные мужики, ведь жена у него была красавицей.
Однако в самом начале весны 1870 года в Ельске стали происходить странные вещи. На Подгорной улице, где жил Башлаков, дети заболевали странной болезнью, о которой местные доктора и слыхом не слыхали. Начиналась болезнь внезапно, без всякой видимой причины. Тускнели глаза, пересыхало во рту, ребенок не хотел ни есть, ни пить. На второй день горлом шла кровь, а на третий ребенок умирал. Через месяц уже не было дома на Подгорной улице, кроме дома Башлакова, в котором бы не умер кто-нибудь из детей. Ничего с этой страшной болезнью не могли сделать и приехавшие из двух столиц доктора, не помогали молитвы священников и монахов.
И вот однажды одна убитая горем мать бросила страшное слово «колдовство». Только оно могло объяснить то, что происходило на Подгорной улице в Ельске. Цыган, кузнец, значит, колдун.
Его жена – красавица, значит, тоже колдунья.
Это они наводят порчу, поэтому их дети и не болеют. Брошенное в отчаянии слово подхватили.
Теперь уже никто не заходил в дом к Башлаковым, никто не вел в кузницу подковать коня, никто с кузнецом не здоровался, его детей сторонились. И сколько ни пытался объяснить священник прихожанам, что вера в колдовство – это ересь, слушали, но никто не слышал.
Вскоре не только женщины, но и их мужья заговорили" о колдовстве. Башлакову бы уехать из города, забрать с собой семью, переждать, пока уляжется всеобщее помешательство, но уехать означало признать себя виноватым. И он остался на свою беду. О чем он думал, что говорил жене, когда в очередной раз по улице проплыла процессия, когда сосед Башлакова шел, держа на плече маленький гроб, что чувствовал кузнец, когда соседи с ненавистью смотрели на окна его дома? Наверное, надеялся на чудо, на то, что люди образумятся. Невиновному трудно понять, почему другие считают его преступником. :, – йй Смерть же детей в умах жителей Ельска уже прочно была связана с фамилией Башлакова.
Лишь самые образованные и умные пытались образумить потерявших от горя рассудок родителей. Но мудрые и образованные всегда в меньшинстве. В простые объяснения поверить легче, чем в сложные, и всякая ненависть в конце концов находит выход.
После похорон мужчины с Подгорной улицы собрались на берегу реки и долго о чем-то шептались. А лишь стемнело, вся улица, как по команде, вывалила из домов с топорами и факелами.
Все случилось в считанные минуты. Обезумевшая толпа окружила дом Башлакова. Двери и ставни забили досками, дом подожгли. Башлаков, его жена и дети сгорели заживо. Городовые бездействовали, понимая, что остановить толпу не в их силах. Перепуганный градоначальник вызвал в город казаков, и только они сумели усмирить людей. Потом были разбирательства, суды, зачинщиков отправили по этапу.
Наследников у Башлакова не осталось, а земля, на которой раньше стоял его дом и кузница, перешла к городу, никто не изъявил желания выкупить участок, построиться на нем. Так и возникла в конце Подгорной улицы небольшая площадь, которую горожане обходили стороной.
Никто не рисковал начинать на ней дело – ни торговое, ни промышленное, поскольку это место считалось проклятым.
Это, наверное, был последний случай сожжения колдунов в России. И только человек, никогда не бывавший в Ельске, мог назвать этот случай историческим курьезом. Для Холмогорова же, всерьез изучившего историю города, побывавшего в нем, он приобрел реальные очертания. Теперь ему предстояло убедить мэра Цветкова и церковных иерархов, что возводить на этом месте храм нельзя. Имея в руках ксерокопию «Епархиальных ведомостей» за 1870 год, сделать это было легче.
