– Да уж, не с нами они, не свои…
– Вот видишь, как бывает! Там мы вместе были, как пальцы в кулаке, а здесь по разные стороны, убить друг друга норовим. Вот жизнь какая!
Скажи нам тогда, что мы друг в друга стрелять станем, морду бы набили. И я и они вместе в военное училище поступали, вместе на полигонах, в одной казарме, из одного котелка хлебали, всегда всем делились. А сейчас заклятые враги…
– Чего ж удивляться, не русские они, этим все сказано, – произнес Куницын.
В отличие от майора, он был предельно прост.
О том, кто именно его враг, не задумывался, вернее, старался не задумываться. Все они были одинаковые – злые, жестокие, мерзкие, и всех их теперь следовало убивать без капли жалости.
– Мужики сказали, когда гробы грузили, что больше в плен «духов» брать не станут, всех будут убивать.
– Это они сгоряча. Мало ли что в запале брякнут? Жизнь – она все на свои места расставит. Да и чеченец чеченцу рознь.
– Все они – гады! – убежденно выкрикнул Куницын. – Все до единого – и мал и стар! Всех их кончать надо! Что за долбанный поезд? Вроде и едем, а вроде и на месте стоим…
– Ты, можно подумать, торопишься, Паша?
– Я не тороплюсь, я в Чечне хотел остаться.
Но ребята попросили меня поехать.
«А вот меня никто не просил, – подумал майор Грушин, взял берет и вытер вспотевшее лицо. – Там проще, тут сложнее».
Минут за двадцать до прибытия в Ельск майор тронул за плечо дремавшего сержанта. Сапожников судорожно дернул головой, вскочил на ноги и глупо засмеялся.
– Что такое? Тревога?
– Успокойся, к дому подъезжаем, сержант.
Давайте, мужики, умоемся, приведем себя в порядок, а то выглядим как бандиты.
Через двадцать минут поезд дернулся и замер. На перроне уже стояли крытый тентом «Урал» и десять спецназовцев в камуфляжной форме. К составу они не подходили, ждали, когда разойдутся пассажиры.
«Слава Богу, женщин нет», – подумал майор, потуже затягивая ремень.
Куницын припал к стеклу лбом, пытаясь разглядеть лица встречавших людей.
– Вон капитан стоит, а вон подполковник, – сказал он, различив два знакомых силуэта. – Эх, тяжелое же возвращение!
– Уезжали под «Марш славянки», с песнями и плясками, – вспомнил проводы Сапожников.
– Да, действительно, тогда гремел оркестр.
А теперь тишина в ушах звенит…
Наконец перрон опустел, и майор открыл дверь вагона. Он спрыгнул на мокрый блестящий асфальт, козырнул подполковнику и тут же пожал руку.
– Здорово, Иван Ильич.
Подполковник обнял майора, похлопал по широкой спине и махнул рукой. Куницын и Сапожников тоже выпрыгнули на перрон.
– Подгоняйте машину! – негромко крикнул Куницын.
«Урал» заревел мотором, заклубился синий дым. Шофер начал медленно сдавать, пытаясь подъехать как можно ближе к почтовому вагону.
– Раненые как? – спросил подполковник, глядя на белые ящики, которые солдаты бережно перегружали из вагона в кузов грузовика.
– В госпитале.
– Остальные как?
– Отдыхают пока, – сказал майор об оставшихся на базе ребятах.
– Завтра генерал приедет, – сказал подполковник, – а может, даже сам министр.
– Какая разница, кто приедет, им-то уже все равно, не встанут по команде, даже если ее сам главнокомандующий отдаст.
Последний гроб исчез в кузове, брезентовый полог опустился.
– Поехали, Иван Ильич, мой УАЗик на площади стоит. Бойцы поедут на автобусе.
– Давай ребят с собой возьмем.
– Пошли в машину, – абсолютно не приказным тоном распорядился подполковник, обращаясь к Куницыну и Сапожникову. – Свое дело вы сделали, недельку дома побудете и назад.
Но дойти до УАЗика майор, подполковник и два сержанта не успели. Им наперерез бросились две женщины в черных платках, они буквально вцепились в гимнастерку майора Грушина. Одна из них истерично закричала:
– Майор, почему мой Коля погиб!?
Майор знал ответ: «Потому, что я жив остался, потому что другие ребята живы».
– Так уж случилось… – майор пытался вспомнить имя молодой женщины, но оно улетучилось из памяти.
Другая женщина, по возрасту чуть старше Грушина, трясла его за правое плечо и тихо плакала, иногда подвывая:
– Почему…
– Война… Они солдаты.
Сапожников с Куницыным стояли и смотрели себе под ноги. Ком подступил к горлу Куницына, он не мог произнести ни единого слова.
– Война, – выдавил из себя Олег Сапожников, – война, Света, война…
– Ой, Олежка! – женщина отпустила майора и бросилась на грудь сержанту. – Ой, Олеженька, как же я теперь буду жить? У нас дети, что я им скажу?
Подполковник молча подошел к капитану и зло пробурчал:
– Капитан, откуда они взялись? Кто сказал им, что поезд приходит сегодня?
– Они тут, товарищ подполковник, с самого вечера. Еще одна была, да ушла куда-то.
– Ее «скорая» забрала, – подсказала Света.
Женщин посадили в УАЗик подполковника, он махнул рукой своему водителю, дескать, гони отсюда быстрее, вези их куда-нибудь поскорее и подальше. УАЗик резко рванул с места.
Солдаты быстро загрузились в автобус. На привокзальной площади остались четверо – майор, два сержанта и подполковник в плащ-палатке.
Руки он спрятал в прорехи и поэтому выглядел немного несуразно, словно был инвалидом.
– Ты сейчас куда, Иван Ильич? – спросил он у Грушина.
– Домой пойду, помоюсь, побреюсь, приведу себя в порядок. А утром – в часть.
– Хорошо. И вы, ребята, давайте по домам.
Уж извините, что не подвез.
– Ничего, нам тут недалеко, через десять минут дома, – сказал Сапожников. – Разрешите идти, товарищ подполковник?
– Идите, ребята.
– Мы завтра утром тоже приходим?
– Нет, не завтра, уже сегодня. Часикам к двенадцати. Отдохните немного.
Привокзальная площадь опустела, как пустеет театральная сцена, когда уходят откланявшиеся актеры. Черный пес с обрубленным хвостом наи скосок перебежал площадь, остановился на том месте, где недавно стоял майор Грушин, сел, задрал голову в светлое предрассветное небо и громко, пронзительно заскулил.
Глава 3
Подполковник Кабанов, заместитель командира бригады по воспитательной работе, не был особенно обременен служебными обязанностями.
