Пройдя мимо, затянутого ядовито-зеленой тиной, пруда они оказались в заросшем саду и, не дойдя до дома нескольких метров, остановились.
– Ждите здесь, – приказал Михаил. – А я пока на разведку сбегаю. Вдруг, там кто-нибудь из строителей есть.
И он двинулся по широкой ровной аллее, пересекавшей сад и плавно переходящей в отлогие каменные ступени, ведущие к дому. Генка пошел с ним, а Слава, притулившись спиной к яблоне, задремал.
Девочки стали рассматривать дом. Он выглядел безжизненным, мрачным, неуютным, с облупившейся местами штукатуркой и заколоченными окнами. Перед ним, посреди клумбы, окруженной сломанными скамейками, валялась большая разбитая гипсовая ваза.
Побитые ступени каменной лестницы с двух сторон огибали полукруглую веранду, огороженную барьером из белых каменных столбиков и разделявшую дом на две равные части. Над ней возвышался открытый балкон с двумя узкими стеклянными дверями и нишей между ними. В нише была установлена большая бронзовая птица с непомерно длинной шеей, загнутым книзу хищным клювом и острыми когтями. Ее огромные круглые глаза под длинными, как у человека, бровями придавали ей странное и жуткое выражение.
Мальчики вернулись из разведки.
– Никого нет, – сообщил Генка, – у строителей перерыв, так что не будем терять времени и поднимемся наверх.
Слава идти отказался, сославшись на то, что не хочет пачкаться, за что тут же получил от Генки презрительное: «Чистюля!». Девочки, сопровождаемые Мишкой и его другом, побежали к дверям усадьбы.
Внутри дома было очень грязно – везде стояли строительные леса, на полу валялись ведра, рабочий инструмент, мусор. По заляпанной краской мраморной лестнице они поднялись на второй этаж и, выйдя на балкон, подошли к птице. Вблизи она оказалась еще громадней. Миша левой рукой взялся за ее голову, а двумя пальцами правой руки нажал ей на глаза. Раздался щелчок и голова птицы откинулась назад. Пошарив в тайнике рукой, мальчик достал из него сложенную пополам бумажку.
– Вот здорово! – изумился Генка. – Письмо!
– Спустимся вниз, – сказал Миша, – там и прочитаем.
– Давай сейчас, – взмолился его друг, – нет мочи терпеть.
– А, если строители нагрянут? – и мальчик повел всех обратно.
Он оказался прав. Задержись ребята еще на несколько минут в доме, то у выхода они столкнулись бы с рабочими, возвращавшимися с обеденного перерыва. Но они вовремя успели выбежать из дома и, уже стоя в саду, около Славика, услыхали их голоса.
Мишка аккуратно развернул лист бумаги и ошарашено сказал:
– Ничего не понимаю. Здесь, кроме каких-то пляшущих человечков, ничего больше нет.
– Шифровка! – медленно произнес Генка, и его глаза загорелись таинственным огоньком.
– Что делать будем? – спросила Аня у Веры и нажала на клавишу гаджета.
Тот сразу включился в разговор:
– Перед вами ценный документ, расшифровав который вы получите ответы на многие вопросы.
– Интересно, – сказала Вера, – а кто расшифрует…
– Знаете, – сказал вдруг молчавший до этого Славик, – здесь в деревне живет один художник, – и он посмотрел на друзей. – Помните? Кондратий Степанович.
– Ну, не тяни! – нетерпеливо сказал Генка.
– А что, если у него спросить? Он человек образованный, умный, много книг прочел.
– Это мысль, – похлопав друга по плечу, сказал Мишка. – Айда, к нему!
Обгоняя друг друга, они побежали в деревню, но, добежав до реки, разделявшей деревенские дома и усадьбу, остановились. Моста нигде не было видно.
– А мост куда подевался? – спросила Аня у мальчиков.
– Да мост еще в прошлом году сгорел, – ответил Мишка, – а новый никак не построят.
– Так, давайте, ее вброд перейдем, – предложила Вера. – Вон, она какая узенькая.
Генка хмыкнул:
– Узенькая-то она узенькая, только глубокая очень. Потонем…
На другом берегу, в лодке сидел подросток и удил рыбу. Миша громко свистнул.
– Ты чего свистишь?! – рассержено крикнул ему деревенский парнишка. – Всю рыбу распугаешь.
– Помоги на другой берег перебраться! – крикнул ему в ответ Миша.
Подросток кивнул головой, смотал удочку и, оттолкнувшись от берега веслом, поплыл к друзьям.
Удачно переправившись на противоположный берег и пожелав пареньку удачной рыбалки, компания побежала к избе художника.
Открыв незапертую дверь, они вошли.
Изба оказалась довольно вместительной, и вся была заставлена старинной мебелью. По всей видимости, Кондратий Степанович перевез ее из города. Но самым поразительным оказалось то, что все предметы в доме были разрисованы самым причудливым образом.
Полы, к примеру, покрашенные ярко-желтой краской, не очень гармонировали с красным потолком и стенами, выкрашенными в зеленый, желтый, голубой и малиновый цвета.
Под белыми оконными рамами сиротливо стояли скамейки коричневых расцветок. К большой русской печи, расписанной разноцветными квадратиками, ромбами и треугольниками, были прислонены оранжевые в крапинку ухваты и кочерга. Этот дом просто кричал о том, что в нем проживает настоящий художник.
Сам Кондратий Степанович, одетый не то в бархатную, не то в вельветовую, изрядно потертую и перепачканную всевозможными красками толстовку, стоя на коленях в центре избы, пытался что-то изобразить на большом белом листе ватмана. Его длинные волосы, рыжими мохнатыми космами спускались на белый от перхоти ворот толстовки и плавно переходили в редкие волосенки на висках. Заметив гостей, он, кряхтя поднялся, и на ребят уставились мутные голубые глаза.
– Кто такие? – прогремел он басом.
– Кондратий Степанович, – обратился к нему Слава, – помните, здесь в прошлом году отдыхал наш пионерский отряд? Вы еще помогали нам избу-театр разрисовывать.
– А…, пионэры, – промычал себе под нос художник, делая ударение на букве «э». – Что, опять рисовать надо?
– Нет, – ответил Славик. – Мы к Вам по другому вопросу пришли.
– Выкладывайте! – Кондратий Степанович вытер рукавом толстовки пот со лба и, прошаркав к окну, уселся на скамью.
Гости подошли ближе и протянули ему листок бумаги с изображенными на нем пляшущими человечками.
– Как по-Вашему, что это такое? – спросил его Миша.
Художник взял в руки листок, повертел его и так и сяк, скривил губы и вернул обратно.
– Не знаю, – ответил он. – Абстракция какая-то.
Потом, почесав подбородок, добавил:
– Похоже на кисть Репкина с Маховой. Вот, зараза! – ударив кулаком по скамье, Кондратий Степанович подскочил как ужаленный. – Бездарность, а уже две персональные выставки в «Метрополе» провел…
