— Абигейл тоже умерла, уже давно. Эпидемия многих тогда не пощадила.
— Умерла… а ведь у Аби осталась крошка-дочь, — прошептал маг. — Я потерял дочь и жену, а маленькая Софи свою мать. Как это несправедливо! Ты не знаешь, как она? Я хотел увидеть девочку Аби, но не успел.
Гайне содрогнулся, представив, что было бы, если Франциск успел бы найти Софию Вернер. Что бы увидел его больной, воспаленный разум в дочери той женщины, в которую он был когда-то влюблен?
— Она уже выросла и едва ли тебя помнит. Не думаю, что тебе стоило бы ее тревожить.
— Но ведь ты ходил к ней. Если старый Август умер и Аби уже нет, тогда только ее дочь могла восстановить твой протез. Я чувствую магию Вернеров, меня не обманешь. Подойди поближе, Людвиг, я хочу посмотреть, какие артефакты сейчас делает наследница мастера.
— Не обращайся ко мне по имени, Франциск.
— Франк, — вновь исправил целитель, раздраженно поджимая губы. — Не называй меня роанским именем. Я подданный Грейдора, я убиваю ради него и умру ради него, если это будет нужно.
— Хорошо… Франк.
— Ну же, подойди. Или ты боишься?
Министр заколебался. Целитель выглядел вполне вменяемым, и он был одним из тех немногих магов широкого профиля, кто мог видеть и понимать чары артефакторов.
— Это может пригодиться мне в работе, к примеру, понять, что не так с чарами Августа. — Маг сел, демонстрируя свою безобидность. — Твои артефакторы могут и не справиться без моей подсказки.
Гайне подошел к целителю. Тот осторожно приподнял штанину и коснулся псевдоплоти. И хотя министр не мог чувствовать прикосновение к своему протезу, дрожь все же прошла по его спине. Он не отрываясь смотрел на склонившегося к артефакту Франциска. Глаза мага были закрыты, а губы шевелились. Гайне разобрал несколько слов, но так и не смог их понять, это было что-то из древних забытых языков, используемых только магами старой школы.
— Дочь Абигейл пошла дальше моего отца и даже старого мастера Августа, — наконец сказал целитель. — Тот научился имитировать жизнь, давая мертвой материи возможность меняться и восстанавливаться, будто настоящей плоти, а Софи… Я будто чувствую тонкий привкус ментальной магии, хотя девочка и не применяла ее здесь. Значит, даже вещам можно дать душу?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. София Вернер умеет создавать ментальные артефакты, но не думаю, что они имеют душу или разум.
— Это хорошо, что ты дал увидеть девочке то, над чем работал ее дед, — продолжил маг, будто не услышав министра. — Мозаика должна сложиться, мастерство великих вернется в нас двоих. Мой отец и ее дед были учениками одного мастера, возможно, я смогу стать наставником для нее. Это то, что нам нужно, Людвиг!
— Что именно? — осторожно спросил Гайне, отстраняясь.
— Если нас свяжет магический контракт, я смогу убедить ее поработать над моими питомцами. Приведи дочь Аби ко мне!
— Это невозможно. Пока невозможно.
Даже если бы не было Шефнера, то оставался Рихтер, взявший к себе чародейку Вернер. Перетащить повелителя стихий на свою сторону не представлялось возможным, а его убийство было пока невыгодно. Рихтер еще мог пригодиться.
— Не все еще готово, — наконец сказал министр. — Нам пока некуда спешить.
— Старость сделала тебя трусливым, — насмешливо ответил целитель. — Не опоздай, Людвиг.
Глава 23
В свою двадцать вторую осень я многое узнала о мире, магии и себе. Но знание это было столь живым и неуловимым, что описать его не представлялось возможным. Разве можно научиться по книгам свободе духа? Только Рихтер, изменчивый повелитель стихий, мог показать мне, что открывая свою душу, я приобретаю больше, чем теряю. Настоящей свободе — вот чему я научилась у Корбина Рихтера, ежесекундно вынужденного контролировать свой дар и все же не теряющего умения наслаждаться жизнью.
Разве можно прочесть в толстых томах, как защитить свои мысли от хитроумных менталистов? Только на своем опыте, отражая одну ментальную атаку за другой, сталкиваясь со страхом потерять себя, я смогла понять, что нельзя украсть мысли у того, кто четко знает, чего он хочет и куда идет. В магическом противостоянии порой побеждает не тот, кто сильнее, а тот, чья воля крепче. Тетушка Адель щедро делилась со мной всем, что знала, будто чувствуя, что когда-нибудь ее уроки спасут — пусть не мое тело, но мой разум. Ведь свобода без воли невозможна.
И мой самый последний невольный учитель, столь же плохо знающий свой предмет, как и я. Мартин Шефнер. Человек, научивший меня любить. До того как я встретила его, я не знала, что такое любовь, и не ведала, как дорого она может обойтись. Я могла потерять власть над собой, расстаться со свободой… Стоила ли любовь, зыбкая, порой мучительная, таких жертв?
Мне еще предстояло все это узнать. А пока я легко шагала вперед, исполняя свою мечту. Стать артефактором, достойным рода Вернеров. Создать что-то поистине прекрасное, о чем будут помнить даже после моей смерти.
Вечер у императора должен был стать ступенью, ведущей меня к мечте.
К началу зимы я чувствовала себя так, будто оседлала огромную волну, с которой едва справляюсь, оставаясь на плаву. Волна могла бросить меня на камни или низвергнуть в пучину, но мне удалось достичь берега живой и невредимой. Я ступила на землю обновленной и очищенной — все страхи и сомнения стекли грязной пеной у моих ног, через которую осталось только перешагнуть, чтобы начать покорять этот новый мир.
Конечно же не в одиночку. Важным союзником и проводником для меня должен был стать пан Анджей Котовский. Сам он вряд ли представлял, какой чести удостоился, наивно считая, что нанял меня для создания артефакта.
— Я точно ничего не испорчу и не сломаю? — осторожно спросил Котовский, с сомнением глядя на хрустальный короб в своих руках.
— Знаки на вашей спине давно не опасны. И артефакт вы уже держали в руках, даже научились им управлять.
— Так ведь вы были рядом. А теперь бросаете меня, пани София.
— Я буду наблюдать за вами и, если что, приду на помощь.
Роанец который день пытался уговорить меня присоединиться к нему на празднестве дня рождения императора. Не как официальной спутнице, конечно, но как личному артефактору. Статус принца Грейдора и князя Роана вполне позволял Котовскому иметь при себе мага или чародея. Вот только я к этой чести еще не была готова, предпочитая оставаться в тени.
Естественно, о том, что подарок, врученный императору, моих рук дело, некоторые будут знать — тот же Шефнер, к примеру. Да и господин Хайнц узнает мою магию. Но я хотела скрыть свое участие в создании сюрприза не от других магов, а от широкого зрителя. Меня едва ли прельщала сиюминутная слава у толпы. И выступать перед всеми… нет-нет. Я, конечно, отринула все страхи и сомнения, но вот нелюбовь к публичным выступлениям со мной так и осталась. А Котовский должен был справиться не хуже меня.
