Впрочем, представление о неолиберализме как о разработке чистых экономических теорий (хотя изредка бывает и так), а не о политическом движении (чем он является в реальности) представляется довольно наивным. Это подводит нас к необходимости более внимательного изучения идеи неолиберализма третьего рода, реального неолиберализма, воплощенного в политических движениях, точно так же нуждающихся в поддержке и избирателях, как и социал-демократия. Как уже неоднократно повторялось, многие крупнейшие рынки характеризуются доминированием олигополий и в высокой степени несовершенной конкуренцией. Если же говорить в общем, то господствующее положение занимает финансовая система, продемонстрировавшая и свою зависимость от государственной поддержки, и способность распоряжаться ею. Как мы увидели в главе I, такие политические меры, как приватизация общественных услуг и создание государственно-частных финансовых партнерств, очень часто становятся инструментами совместных действий национального правительства и создаваемых частными корпорациями олигополий, в то время как конечные потребители (и малые фирмы, и отдельные индивиды) либо в основном «помалкивают», либо лишены возможности выразить свои интересы и через рынок, и на языке политики.
В главе I упоминалось и о частом использовании такого приема, как разделение роли потребителя на два самостоятельных образа – «клиента» и «пользователя». В неолиберальной политической риторике различия между этими ролями игнорируются; они всегда объединяются в единое целое. Но «клиент» и «пользователь» разделяются не только в общественно-частных отношениях, но и во многих действующих исключительно в частном секторе соглашениях. Мы уже встречались с этим в случае частного радиовещания, когда вещатель рассматривает в качестве своих клиентов рекламодателей, а не слушателей. Более конкретный пример из сферы эфирного вещания представляет продажа монопольных прав на телевизионную трансляцию спортивных событий. В данном случае рыночные отношения возникают между организацией, которая проводит спортивные мероприятия, и корпорацией, приобретающей монопольные права на их показ. Клиентом здесь выступает фирма-покупатель, а телезрители соответствующих передач – как простые пользователи, но не клиент. Телезрители были клиентами тогда, когда приобретали право на покупку услуги, но право это заключалось исключительно в том, чтобы воспользоваться сервисом или нет. Поскольку зрителям пришлось иметь дело с монополией, они были лишены нормального рыночного права выбора между поставщиками. В случае если отношения между спортивной ассоциацией и фирмой по той или иной причине разорвутся, монополия будет приобретена другим коммерческим партнером и телевизионная аудитория будет лицезреть новые логотипы; возможно, ей будут представлены новые ведущие; вероятно, изменится и стиль показа события. Никого не интересует, ни как воспринимали простые зрители стиль прежнего вещателя, ни как они отнеслись к изменениям. В рассматриваемом процессе телевизионная аудитория абсолютно пассивна.
Может показаться, что если речь идет о просмотре футбольных матчей, то разделение роли потребителя на активных клиентов (корпорации) и пассивных пользователей (отдельных людей) имеет гораздо менее важное значение, чем тогда, когда мы рассматриваем, например, сферу здравоохранения. Но дело в том, что мы стремились показать, насколько широкое распространение получил в неолиберальной экономике феномен раздвоения единой сущности на мощь корпораций и пассивность отдельных граждан.
Для того чтобы наглядно показать противоречия в позициях неолибералов, вновь обратимся к условиям помощи Греции по выходу из долгового кризиса. «Тройка» (ЕС, ЕЦБ и МВФ) уделила самое пристальное внимание приватизации в сфере транспорта и поставок энергии. Но это было единственным ее предложением, которое, как предполагалось, позволит добиться повышения качества услуг в рассматриваемых сферах. Однако, как известно из опыта североевропейских стран, приватизация в сферах, имеющих важное общественное значение, или заключение контрактов на предоставление услуг с компаниями частного сектора обычно ведут к формированию малых олигархий корпорациями, пользующимися покровительством со стороны политиков. Недовольство качеством предлагаемых «олигархами» услуг и практикуемым ими ценообразованием остается важным политическим вопросом во Франции, Германии, Великобритании и Скандинавских странах. Защита интересов потребителей по-прежнему является одной из важнейших функций регулирования; отсюда возникают проблемы с «захватом» регуляторов поставщиками услуг. Следствием приватизации становятся не чувствительное к интересам потребителей предложение и не гарантии повышения качества, а появление особой группы политически привилегированных корпораций. Эти новые «избранные», в отличие от старых патриархальных фирм греческого типа, ведут разговор на неолиберальном жаргоне транспарентности, корпоративного управления, суверенитета потребителя. Они непременно присутствуют в социальных сетях (Facebook и Twitter) и звучат очень современно. Но, по существу, они играют в ту же самую игру, что и высокомерные старые патриархи, ничего не знавшие об установлении и развитии тайных взаимоотношений с теми, кто заключает контракты и регулирует процессы их осуществления, выискивает рынки с ограниченной конкуренцией и присутствием тех или иных органов государственной власти, с удовольствием участвующих в деловых партнерствах.
На первый взгляд довольно странно, что неолиберализму третьего рода, этой простоватой, догматичной и порождающей коррупцию системе мышления, длительное время удавалось избегать малейшей критики. Достаточно сравнить эту ситуацию хотя бы с непрекращающимися и во многих случаях прискорбно несправедливыми нападками различных фондов, финансируемых корпорациями, а также империями средств массовой информации, на осторожную и чрезвычайно сложную работу ученых, предупреждающих нас об изменениях климата. Однако здесь и кроется ответ: неолиберальные рецепты могут прийтись не по вкусу местным олигархиям, таким как греческая элита, но только в том смысле, что они подразумевают открытие рынков для крупных североевропейских и американских конкурентов, в то время как ученые, изучающие изменения климата, критикуют деятельность именно самих корпораций. Вовлечение неолиберальной экономической теории в политику означает утрату ею невинности. Неолиберальная экономика уже не является нейтральной технической силой, а превращается в союзника тех или иных групп, преследующих свои собственные интересы.
Неолиберализм третьего рода и есть истинный политический противник современной социал-демократии, поскольку его основные усилия направлены на то, чтобы подчинить общие широкие интересы интересам узкой группы привилегированных лиц. Социал-демократы конфликтуют с неолибералами первого рода, но их противоречия носят управляемый характер, а дебаты ведутся по действительно серьезным вопросам. В то же время неолибералы первого рода способны нанести ущерб многим важным общим делам, которые не могут быть разрешены посредством использования рынка. Они включают такие близкие социал-демократам предметы, как неуверенность трудящихся в завтрашнем дне и пренебрежение самыми разными коллективными интересами, а также проблемы, связанные с другими отрицательными экстерналиями. В наши дни наиболее важной из этих проблем является общая программа действий социал-демократов и представителей различных экологических движений. В самом деле, чем больший ущерб наносит неолиберализм жизни за пределами рынка, тем крепче союз социал-демократов и экологов.
