Множество важных примеров этого феномена можно найти и в современной финансовой системе. В частности, в национальных банковских системах Германии и Англии некогда доминировали сравнительно небольшие группы, поддерживавшие между собой типичные доверительные отношения, которые основывались на семейных и дружеских связях. Девиз Лондонской фондовой биржи звучит так: «Мои гарантии – это мое слово» (финансовый эквивалент «Уж поверьте, ведь я ваш врач»). Но эти механизмы весьма уязвимы с точки зрения злоупотреблений – мошенники, использующие механизмы доверия, не преминут воспользоваться отсутствием формальностей. К тому же их действие ограничено небольшими по численности элитами, куда очень сложно проникнуть, что затрудняет их рост. В своем исследовании изменений английской и немецкой финансовых систем в условиях начавшегося в 1980-х годах процесса либерализации глобальных рынков, Сюзанна Лутц отмечает, что эти, отчасти неформальные, сетевые системы, сформировавшиеся благодаря накоплению местных традиций, оказались под угрозой, так как перестали соответствовать массовым трансакциям между абсолютными незнакомцами, которые служили одной из важнейших составляющих финансовой глобализации. Им на смену пришел более прозрачный, основанный на правилах подход, позволивший абсолютно незнакомым друг с другом людям проводить финансовые сделки по всему миру. Это потребовало введения новых формальных правил заключения контрактов. На практике (так уж совпало) произошла американизация финансовых отношений: в США как относительно молодой стране, население которой формировалось из выходцев из самых разных частей мира, долгое время использовались финансовые механизмы, не зависевшие от их общего понимания представителями небольших групп. Отсюда и парадокс, заключающийся в том, что глобальная финансовая либерализация означала введение сложных новых правовых систем регулирования, заменивших собой неформальные договоренности.
Тем не менее благодаря финансовому кризису 2007–2008 гг. стало понятно, что доверие по-прежнему играет довольно значительную роль в отношениях между финансовыми трейдерами. Когда банки обнаружили, что продавали друг другу пакеты ценных бумаг, содержавшие то, что получило известность как «токсичные активы», они прекратили кредитовать друг друга. Вслед за этим произошло повышение ставок межбанковского кредита, спровоцировавшее глобальный кризис ликвидности. Согласно одной из интерпретаций, имел место кризис регулирования, и это правильная точка зрения. Правильная, но неполная. Это был еще и кризис доверия. Оказалось, что банки испытывали доверие не только к рыночным механизмам и контрактному праву, способным вроде бы защитить их от злоупотреблений; они, как в старые добрые времена, доверяли и профессионализму друг друга. Осознав, что их доверие было обмануто, банки впали в панику. Как стало известно в 2012 г., обман зашел гораздо дальше, чем считалось. Выяснилось, что несколько трейдеров из числа ведущих банков манипулировали основным механизмом определения процентных ставок, по которым банки кредитуют друг друга (лондонская межбанковская ставка по краткосрочным кредитам, предоставляемым в евровалюте, известная как LIBOR). Эти действия были нарушением английского уголовного права, а несколько позже против нарушителей были поданы иски и в соответствии с гражданским правом США. Но в хоре критических высказываний, набиравших силу по мере развертывания скандала, слышались жалобы не только на незаконность действий банкиров, но и на их аморальность. Другими словами, банкиры были чрезвычайно обеспокоены возможностью злоупотребления доверием. Следовательно, несмотря на все поучения неолиберализма, в соответствии с которыми рынок способен самостоятельно управлять экономическими взаимоотношениями, доверие по-прежнему играет незаменимую роль в человеческих отношениях, даже в такой их области, как чистые финансовые расчеты.
Этот очень важный пример может рассматриваться и как соперничество между тремя источниками общественного строя, каждый из которых потерпел фиаско, – между старым консервативным институтом доверия, неолиберальным институтом рынка (поддерживаемым гражданским правом) и правовым регулированием, которому отдают предпочтение социал-демократы. Максимально возможная маркетизация финансового сектора подорвала и старые, основывавшиеся на доверии механизмы, и правовое регулирование. Остался исключительно чистый рынок, откликнувшийся на кризис и начавший исправлять собственные ошибки только после того, как огромный ущерб уже был нанесен. Очевидно, что и сами участники системы недооценили степень разрушения доверия и регулирования.
Из этой поучительной истории следует, что разрушительная сила рынка огромна. Он способен разрушить гораздо больше, чем мы могли бы себе представить. Следовательно, чтобы предложить эквиваленты для некоторых функций, выполнявшихся более старыми, в значительной степени неявными институтами, мы не должны полагаться только на рынок. Маркетизация разрушила основы доверия в гораздо большей степени, чем смогла заместить их посредством совершенствования расчетов. Для обществ, которые были описаны К. Поланьи и которые находились на начальном этапе экспансии рыночных отношений, непосредственный урок состоял в осознании необходимости публичной политики, включая регулирование, чтобы «бежать» рядом или сразу вслед за маркетизацией, исправляя «поломки» или восстанавливая, если это возможно, механизмы, разрушенные в процессе развития. В общем, единственный способ добиться того, чтобы максимизация прибыли не вступала в конфликт с доверием, – это существование рынков с настолько совершенной прозрачностью, что они не допускают двуличности по отношению к конечным потребителям. Однако данная посылка является более или менее равноценной обмену достоверной информацией между корпорациями и потребителями, отсутствию асимметрии, когда первые лишены возможности продуцирования информации, благоприятной для них самих и неблагоприятной для других групп интересов. Это возможно только в обществе, в котором достигнуто разумное равенство в распределении богатства и власти. Если же небольшое меньшинство способно максимизировать прибыль, используя к своей выгоде простодушное доверие многих, простые призывы к устранению регулирования и развитию доверия только как личной ответственности превращаются в призыв к беспрепятственному усилению эксплуатации.
Доверие – это младенец в «тазике» традиционных обществ. Когда из этого таза собираются выплеснуть грязную воду (поскольку появляются и развиваются рынки, что сопровождается быстрым развитием контрактного права), дитя подвергается серьезной опасности. Мы же хотим избавиться от грязной воды, но сохранить младенца. Следовательно, необходима тщательная проработка маркетизации. Нам не нужны ни неолиберальная крайность чистой экспансии рыночных отношений, ни социалистическое замещение рынков государственным регулированием. Нам необходимы механизмы, которые предусматривали бы сохранение доверия в отношениях обмена между людьми. Тем самым у нас оставались бы сильные стимулы к культивированию всего того, что необходимо для распространения доверия.
Рынки и нравственность
Серьезное отношение к неолиберализму как к экономическому учению, а также к ролевым моделям наиболее успешных финансовых трейдеров означает, что мы должны будем назначить цену всему, что делаем, любым поддерживаемым нами отношениям; отсюда следует, что мы обязаны отказаться от любых внешних для данной структуры критериев. В результате исчезает всякая необходимость в нравственном или этичном поведении. Рынок аморален в самом строгом значении данного понятия. Обсуждавшийся выше вопрос о доверии может служить примером нравственного поведения, однако оно отнюдь не является необходимым. Когда я говорю, что доверяю своему врачу, поскольку верю, что он хороший, честный человек, то использую понятие «доверие» в нравственном смысле. Если же, по моим словам, я доверяю своему врачу, так как верю, что руководящие в его профессиональной области институты эффективно гарантируют высокие стандарты медицинской практики, то я говорю о доверии другого рода – об институциональном, а не о нравственном доверии. Таким образом, мы должны отдельно рассмотреть вопрос об отношении рынков к нравственности.
