Еще один пример – стремление к знаниям. Некоторые «плоды просвещения» прекрасно торгуются на рынке: исследования, тесно связанные с разработкой товарной продукции, а также образование и обучение как необходимый этап подготовки (пусть даже косвенной) к трудовой деятельности. Однако, если процесс порождения знаний в целом тесно связан с разработками товаров, он по определению не позволит добиться принципиально новых достижений. В свою очередь, рынок не способен предъявить спрос на товары, о возможности существования которых никому не известно. Деление атома, создание компьютера, существование ДНК и генома – все эти научные достижения были сделаны до того, как появилась возможность оценить огромный потенциал их использования в хозяйственной деятельности. Первоначально эти товары и технологии не входили в число торгуемых на рынке. Поэтому большая часть открытий в фундаментальных научных исследованиях финансировалась государством или благотворительными фондами, руководствующимися в своей деятельности критериями, используемыми вне пределов рынка. В этом смысле, как убедительно показывает Мариана Маццукато в своей книге «Предпринимательское государство», государства самых разных типов проявляют гораздо большую готовность к принятию рисков неудачи, чем частные инвесторы, несмотря на неолиберальную доктрину, в соответствии с которой только частный сектор способен отважно справляться с инновационными рисками. Многие поколения политиков хорошо понимали роль государства в развитии науки, что нашло выражение в рождении понятия академической свободы (появилось на свет в XIX в. в додемократической нелиберальной Германии), в огромном финансировании науки в США (несмотря на официальное неприятие в Америке идеи о том, что деятельность государства способна привести к положительным результатам), а также бытовавшей в Англии традиции соблюдения должной дистанции между обеспечением научных исследований государственным финансированием и отбором проектов, достойных выделения денежных средств. В наши дни существует высокая вероятность отказа от этой модели. Под напором неолиберальной идеологии (особенно третьего, корпоративного рода) государства все чаще выражают желание получить быструю отдачу от вкладываемых средств, «ценность за деньги», отпущенные на финансирование науки. Ценность за деньги, качество по разумной цене, обычно означает требование получения того, полезность чего не вызывает у корпорации ни малейших сомнений. Поэтому корпорации все смелее и все громче требуют предоставления им права едва ли не решающего голоса в принятии решений о выборе направлений финансирования науки. В результате свойственное корпорациям неприятие риска постепенно вытесняет принятый в государственном финансировании подход, основывающийся на принятии рисков.
Это очень четко проявляется в относительно недавно принятой программе финансирования научных исследований ЕС. Ее авторы стремились угодить корпоративным лобби и пошли на полный разрыв с историческим наследием, выражавшимся в признании необходимости «чистой» науки, до сих пор оказывающим остаточное влияние на ведущие национальные системы европейских стран и США. Программы ЕС тесно связаны с установленными потребностями корпоративной или государственной политики. Европейцы хотели бы, опираясь на потенциально довольно значительные ресурсы и огромную потенциальную научную базу европейских стран, создать нечто подобное «научному зданию» США. Но научно-исследовательские программы ЕС никогда не приведут к фундаментальным научным прорывам, если они будут оставаться столь же тесно связанными с проблемами рынка (или с актуальными проблемами государственной политики стран-членов). Неоклассическая экономическая теория, из которой черпает свои идеи неолиберализм, как известно, плохо справляется с проблемами инноваций и происхождения предложения или спроса на новшества; основным предметом ее исследований являются равновесие и приспособление к незначительным изменениям при существующем положении дел. Поэтому теория инноваций разрабатывалась в рамках неортодоксальных экономических течений, к которым принадлежали Йозеф Шумпетер, эволюционная или поведенческая экономика. Неудивительно, что попытки неолиберальных политиков «протащить» ортодоксальный равновесный подход в такую область, как научная политика, в большинстве своем приводят к разочаровывающим результатам.
Точно так же под влиянием неолиберализма правительства многих стран все сильнее стремятся к тому, чтобы школьные и университетские курсы в возможно большей степени соответствовали требованиям рынка труда. Отсюда повышается роль корпораций в разработке программ обучения, а молодых людей поощряют принимать решение о месте учебы, исходя из потенциала будущих заработков. Маркетизация образования не в узком значении продажи, но в более широком смысле торгуемости на рынке труда направлена на более эффективное служение обществу посредством внедрения в процесс принятия решений об образовании учета издержек. Как и во всех других случаях, маркетизация сопровождается внешними эффектами, одним из которых, возможно, является смертельный удар по идее знаний как самоцели человека (ею может быть, например, познание законов химии или чтение стихов ради их звучания самих по себе), а не только как средств, которые могут быть использованы на рынке. Чистый рыночник постарался бы убедить нас в том, что знания сами по себе как неторгуемые на рынке блага могут не иметь денежной оценки, а значит по определению лишены ценности; таким образом, избавление от них понятия образования является ценным примером того, как рынок уменьшает наши бесполезные траты. В ответ мы могли бы предложить контраргументы трех уровней.
Во-первых, в соответствии с приведенным выше аргументом о научных знаниях мы не знаем и не способны предсказать их «судьбу». Пусть некое знание не имеет практической пользы сегодня, то уже завтра все может измениться. Если же мы ограничим свои знания и способности только теми, о полезности которых нам уже достоверно известно, то рискуем попасть в ловушку внезапных перемен. Приведем один пример. Когда Великобритания решила присоединиться к американскому вторжению в Афганистан, выяснилось, что нет ни одного англичанина, который умел бы говорить на языках, распространенных в этой стране. Вот образчик того, как бесполезные знания были вытеснены в процессе осуществления в недалеком прошлом реформ, направленных на то, чтобы приблизить образование к требованиям рынка.
Во-вторых, в нашей общей борьбе против неолиберального господства существенно важным является отстаивание положения о том, что многие из вещей, которые нельзя выставить на рынок, обладают реальной ценностью для наших собственных жизней, и мы будем всеми силами защищать их. Если же удовольствие от получения чистых знаний рассматривать как чувство, достойное презрения, то точно так же будут относиться к любви (за исключением такой ее эрзац-формы, как проституция), восприятию красот природы (за исключением коммерческих живописных ландшафтов в популярных у туристов местах) и смеху (за исключением комедийных программ).
Наконец, в-третьих, огромную опасность представляет собой поощрение молодых людей к тому, чтобы они рассматривали образование главным образом как средство получения очень высоких доходов. Достичь этой цели удастся очень немногим, а большинству придется согласиться на более скромные заработки. Следовательно, им суждено будет испытать горькое разочарование. Не допустить этого позволяет восприятие образования как чего-то такого, что открывает людям доступ к хранилищам знаний, которые они ценят и которыми обладают ради самих знаний.
