В дырку в заборе пролезают Адам с мамой. -Хорошая сегодня погода, правда? -говорит Салли. -Весна, -отвечает Зои. Ее рот набит кресс-салатом. -Еще нет. Часы не переводили. -Значит, просто плохая экология.
Салли выглядит встревоженной. -По радио сказали, если мы откажемся от машин, то человечество выиграет еще тысячу лет жизни на земле.
Адам смеется и бренчит ключами от машины: -Значит, в магазин пойдем пешком? -Нет, я хочу купить рассаду. Мы ее не донесем.
Адам качает головой: -Через час вернемся.
Мы провожаем их взглядом. У калитки Адам мне подмигивает. -Нет, это невыносимо, -замечает Зои.
Не обращая на нее внимая, я отправляю в рот дольку киви. У нее непривычный вкус. По небу несутся облака, как весенние ягнята в странном голубом поле. Солнце то скрывается за тучкой, то снова выходит. Все постоянно меняется.
Папа вытаскивает из сарая газонокосилку, обмотанную старыми полотенцами, словно для того, чтобы она не замерзла во время зимней спячки. Когда-то папа истово ухаживал за садом, сажал и подрезал, подвязывал ветки веревочками и всячески соблюдал порядок. Сейчас все заросло: трава заляпана грязью, розы того и гляди продырявят сарай.
Косилка не заводится,и мы смеемся. Папа не обижается- только пожимает плечами, словно и не собирался косить лужайку. Он уходит в сарай, возвращается с секатором и начинает подрезать ежевику на изгороди. -Я тебе рассказывала про группы для несовершеннолетних беременных?- спрашивает Зои. -Там поят чаем с тортом и показывают, как менять пеленки и всякое такое. Я думала, скучища, но оказалось весело.
Небо пересекает самолет, оставляя дымный след. Второй самолет перечеркивает крест-накрест след первого. Самолеты не падают. -Ты меня слушаешь? -спрашивает Зои. -А то по тебе непохоже.
Я тру глаза, стараясь сосредоточиться. Она рассказывает, что подружилась с какой-то девушкой.. кажется, у них совпадают сроки.. и что-то еще об акушерке. Голос Зои звучит гулко, как из подземелья.
Я замечаю, как оттопыривается пуговка рубашки у нее на животе.
На дорожку садится бабочка и расправляет крылья. Нежится на солнце. Слишком рано для бабочек. -Ты точно слушаешь?
В калитку заходит Кэл. Бросает велосипед на лужайку и дважды обегает вокруг сада. -Ура, каникулы! -вопит он, забирается от радости на яблоню, вклинивается между двумя ветками и сидит там, точно эльф.
Ему приходит эсэмэска; сквозь молодую листву видно, как загорается голубок экранчик телефона.Я вспоминаю сон, который видела несколько дней назад: каждый раз, когда я открывала рот, у меня из горла исходило голубое сияние.
Кэл отвечает на эсэмэску и мгновенно получает ответ. Смеется. Приходит следующее сообщение, потом еще одно, словно на дерево садится стая птиц. -Седьмой класс победил! -радостно объявляет Кэл. -Мы устроили в парке перестрелку с десятиклассниками из водных пистолетов и победили!
Кэл учится в средних классах. Кэл с друзьями и новым мобильником. Кэл с длинными волосами, которые отрастил, чтобы походить на скейтера. -Чего уставилась?
Он показывает мне язык, спрыгивает с дерева и убегает в дом.
Сад погружается в тень. Сыро. Ветер гонит по дорожке фантик от конфеты.
Зои ежится. -Пожалуй, мне пора. -Она обнимает меня так, будто боится, что кто-то из нас упадет. -Ты вся горишь. Все в порядке?
Папа провожает ее до калитки.
Из дырки в заборе вылезает Адам. -А вот и я. -Он подтягивает шезлонг поближе ко мне и садится. -Мама скупила полмагазина. Потратила уйму денег. Но она прямо загорелась. Собирается выращивать всякие травы.
Заклятия, прогоняющие смерть. Крепко держать любимого за руку. -Что с тобой?
Я кладу голову ему на плечо. Такой чувство, будто я чего-то жду.
До меня доносятся звуки- еде слышный звон тарелок на кухне,шелест листьев, рев двигателя вдалеке.
Солнце растаяло и холодно стекает за горизонт. -Ты горячая. -Адам щупает мой лоб, проводит ладонью по щеке, трогает шею. -Посиди-ка.
Он бежит по дорожке к дому.
Планета вращается, ветер продувает кроны деревьев.
Мне не страшно.
Дышать, просто дышать. Вдох-выдох.
Земля почему-то несется навстречу, но лучше не вставать. Лежа на земле, я мысленно повторяю свое имя. Тесса Скотт. Хорошее имя в три слога. Каждые семь лет наш организм меняется, каждая его клетка обновляется. Каждые семь лет мы исчезаем. -Боже! Она вся горит!
Надо мной мерцает папино лицо. -Звони в «скорую»! -доносится откуда-то издалека его голос.
Я пытаюсь улыбнуться. Поблагодарить его за то, что он здесь, но почему-то никак не получается соединить слова в предложение. -Тесс, не закрывай глаза. Ты меня слышишь? Не уходи!
Я киваю, и небо с тошнотворной скоростью вертится над головой, будто я лечу с крыши.
Тридцать два.
Смерть приковала меня к больничной койке, впилась когтями в грудь, караулит. Я не думала, что будет так больно. Что смерть перечеркнет все хорошее, что было в моей жизни.
Все происходит прямо сейчас не понарошку и сколько бы они не обещали меня помнить это ничего не меняет ведь я даже не узнаю забыли меня или нет.
В углу комнаты появляется черная дыра, и ее заволакивает туман, словно ткань, ниспадающая с ветвей дерева.
Откуда-то издалека до меня доносится собственный стон. Я не хочу это слышать. На меня давит бремя взглядов. Медсестра переглядывается с доктором, доктор- с папой. Их приглушенные голоса. Из папиного горла хлещет ужас.
Не сейчас. Не сейчас.
Я стараюсь думать о цветке. Белом цветке в кружащемся голубом небе. Насколько малы люди, насколько уязвимы по сравнению со скалами, звездами.
Заходит Кэл. Я его помню. Мне хочется его успокоить. Чтобы он заговорил нормальным голосом и рассмешил меня. Но Кэл стоит возле папы, маленький и тихий, и шепчет: -Что с ней? -У нее инфекция. -Она умрет? -Ей дали антибиотики. -Значит, поправится?
Молчание.
Это неправильно. Все должно быть иначе. Не вдруг, как под колесами машины. Не этот странный жар, как будто у меня внутри сплошной синяк. Лейкоз прогрессирует постепенно. Я должна слабеть, пока мне наконец не станет все равно.
Но мне не все равно. Когда же оно наступит, это безразличие?
Я стараюсь думать о простых вещах-вареной картошке, молоке. Но в голову лезет всякая жуть-пустые деревья, тарелки с пылью. Заострившийся, побелевший подбородок.
Мне хочется признаться папе, что я ужасно боюсь, но говорить - все равно что пытаться выбраться из цистерны с маслом. Слова появляются невесть откуда, темные и скользкие. -Держи меня. -Я с тобой. -Я падаю. -Я здесь. Я тебя держу.
Но в его глазах испуг, лицо вялое, как у столетнего старика.
